— Зачем он рычит? Я не хочу, — капризно говорила она. — Не надо так делать! Он плохой!
Но Женя никак не мог сделать так, чтобы гром перестал греметь.
Ему и самому не нравилось, когда будто над самой головой бухало, а потом небо точно раздиралось пополам со страшным треском. Но он храбрился и говорил Сане:
— Да ты не бойся, смотри, я же не боюсь!
Мама шила на швейной машинке, папа что-то писал.
Вдруг кто-то сильно постучался. Пришла Дашенька, мамина помощница.
Женя её не сразу узнал. Дашенька всегда была чистенькая, аккуратная, а сейчас с неё текла вода, на лице брызги грязи, сапоги в глине.
Дашенька пришла с плохой вестью: случилась беда. На мамином пятом птичнике буря сорвала часть крыши, как раз над тем местом, где помещаются самые маленькие, суточные цыплята!
Если не закрыть дыру, — дождь зальёт цыплят, они утонут. А их там сотни. Надо бежать, спасать цыплят.
Саня и Женя испугались. Сане было жалко цыплят, а Жене — маму. Она любила цыплят, берегла их. За это её портрет повесили на красную Доску почёта. А что ж теперь будет?
Мама ничего не говорила. Быстро закутывалась в платок, натягивала на ноги резиновые сапоги.
Папы уже не было. Женя даже не заметил, когда он ушёл.
— Мама, я с тобой! — попросился Женя.
— А я? — заплакала Саня.
И Жене пришлось остаться с ней. Теперь её никогда не оставляли одну — боялись, что опять потеряется.
Мама велела детям идти к Левашовым. Катя Левашова с мамой жила в этом же доме, этажом выше. У самой их двери Женя и Саня встретились со Светланой Кожиной и её мамой. Мама Светы уже знала, какая беда случилась на пятом птичнике, и спешила туда помогать. Отца не было дома, и Света боялась оставаться одна в такую грозу.
Светланина мама ушла. Галина Ивановна усадила детей, сунула им лото с картинками, а сама тоже стала одеваться.
Катя увидела это и закапризничала. Вцепилась в маму, плачет, не отпускает.
— Да вы же не останетесь одни, я сейчас кого-нибудь пришлю посидеть с вами! — уговаривала мама Катю. — Там же людей не хватает! Может, и на других птичниках что-нибудь случилось! Пусти же, Катенька! Нехорошо!
Все, кроме Кати, согласились посидеть одни и подождать, пока кто-нибудь придёт. Только Катя ничего не хотела понимать, кричала, топала ногами, хватала мать за платье… Наконец Галина Ивановна рассердилась, вырвалась из дочкиных рук и ушла.
— Стыдно, дочка! — сказала она на пороге.
Катя бросилась на кровать и бормотала сквозь рыдания:
— Ушла… бросила! Цыплят жалко, а меня не жалко… Тут и Женя рассердился.
