– Но он не понял меня! – взмолилась она. – Он не распознал сострадание Божье в глазах осужденного! Да и как он мог распознать его, ведь в этом мире нет сострадания!
– И все же он знал, что предает на смерть невинного, – настаивал помощник. – Бедная женщина, я не могу дать тебе утешения: муж твой осужден, ибо он осудил Господа, и вера твоя несовершенна, если ты оспориваешь справедливость Божью. Позволь мне наставить тебя в нашем вероучении, и ты поймешь ее.
Она некоторое время молчала, затем кроткое лицо ее медленно приняло выражение несгибаемой твердости. Наконец она произнесла тихо и торжественно:
– Прощайте! Я не нашла здесь справедливости Божьей. Я искала сострадание Христа – то, что не от мира сего, – нечто совершенно иное, но вы так же не распознали его, как не распознал его мой муж. Не только он один – вы тоже повинны в смерти Господа! И сейчас вы усугубляете свою вину, ибо вы предаете Его Божественное сострадание!
Помощник на мгновение опешил. Но уже в следующий миг он воскликнул с ужасающей убежденностью судьи:
– Женщина! Что знаешь ты о справедливости Божьей? Ты вздумала поучать нас, ты, которая даже не приняла и никогда не сможешь принять крещения, если будешь упорствовать в своем заблуждении! Ступай и подумай о моих словах. – Он открыл боковую дверь и выпустил нас из дома незаметно для членов общины.
Ночь была темной, луна лишь изредка проглядывала сквозь тревожно несущиеся куда-то облака; черные улицы время от времени слабо озарялись факелом всадника какой-нибудь запоздалой кавалькады. Отсвет его плясал на мрачных домах Субуры, этих древних, давно уже обветшавших жилищах, кишащих людьми, которые, следуя вековым привычкам, живут, грешат и наконец умирают, чтобы освободить место другим, и эти другие следуют тем же тупым, однообразным привычкам, так же живут, грешат и умирают. Порою до нас доносились воинские сигналы преторианцев из казарм или рев диких зверей из какого-нибудь дальнего амфитеатра. То и дело во тьме раздавался дерзкий хохот блудниц.
Госпожа шла быстрым шагом: она словно хотела как можно скорее покинуть Субуру. Я знала, что она в отчаянии, но не решалась произнести ни слова, чтобы утешить ее, – я ощущала боль ее разочарования как свою собственную боль. Так молча мы достигли императорских форумов. Луна вышла из туч, и Палатин вырос перед нами беломраморным облаком. На улице, по которой мы шли, куда ни взгляни, высились храмы, твердыни древних богов. Нас обогнал отряд легионеров: тяжелая, размеренная поступь их казалась железным ритмом великого Рима. Мы шли вдоль высокой стены храма Марса Ультора. Госпожа внезапно остановилась, коснулась рукой холодной каменной стены.
