Герцог стоял как парализованный. Он чувствовал, что в нем происходит нечто вроде полной переоценки всей его прежней жизни. Потом он вдруг представил себе, что стоит на самом верху этой башни и видит море…
– Сколько времени вы провели здесь? – спросил он наконец.
– Не знаю, – ответила она приветливо. – Время пролетело так быстро. Оно здесь невесомо, как будто совсем умерло. В этой башне начинается вечность… – Она улыбнулась.
Мария Дюран провела здесь тридцать девять лет, – вмешался комендант, в которого потрясение герцога вселило надежду. – Она была совсем юной, когда ее привезли сюда, мне рассказывал об этом мой отец, Румяна и свежа, как яблочко, – такой ее изображал отец… Да, это было тридцать девять лет назад…
– Тридцать девять лет?! Тридцать девять лет!.. – в ужасе воскликнул герцог. Лицо его при этом побелело и стало почти таким же, как лицо узницы.
– Прикажете идти дальше? – спросил комендант. Он решил, что герцогу стало дурно.
Герцог не ответил. Он вдруг склонился к морщинистой, неухоженной руке старицы и с благоговением поцеловал ее.
– Мария Дюран, вы свободны, – молвил он затем. – С этой минуты вы – свободны. – Затем, обращаясь к коменданту, прибавил: – Свободны все. Все! Я приказываю сегодня же отпустить всех на свободу. И, бросившись к выходу, он стал стремительно спускаться по лестнице.
Капеллан догнал его лишь у самого моста.
– Ради всего святого, герцог! Позвольте мне поддержать вас, – сказал он. – Вы же сейчас упадете!
– Напротив, – возразил герцог. – Я только сейчас обрел, наконец, прочную опору: я потерял свою веру.
Капеллан удивленно взглянул на него.
– Вот как? Разве у вас была вера, герцог? – произнес он с легкой иронией. – Это для меня новость.
– Да, у меня была вера, – ответил герцог. – Я верил в победу атеизма.
Капеллан на мгновение растерялся.
– Отрадно слышать это, дорогой герцог, – заговорил он затем мягко и вкрадчиво. – Пути Господни к душе человеческой неисповедимы. Но вернемся пока что к путям человеческим. Вы милостиво распорядились о немедленном освобождении узников, и комендант покорно просит у вас необходимую для этого грамоту короля, подтверждающую ваши полномочия.
Герцог вздрогнул. Ему лишь теперь пришло в голову, что он превысил свои полномочия: помилование узников было исключительным правом короля. Но отменить отданный им приказ было совершенно невозможно. На карту поставлен был его авторитет наместника.
– Долг коменданта – исполнять мои приказы, – ответил он не без некоторого высокомерия, – а о королевской грамоте я позабочусь сам. Она поспеет в срок. – И, заметив, что капеллан все еще колеблется, прибавил: – Коменданту, я полагаю, будет достаточно слова дворянина.
