– Resistez! [6]
Женщины замерли на месте и разрыдались. Капеллан нахмурился: это было уже хорошо знакомое ему непокорство.
– Чей это голос? – спросил он сердито.
Комендант назвал имя: Мария Дюран.
– Она больна, – пояснил он извиняющимся тоном, – и сейчас, верно, просто бредит…
– И тем не менее она здесь, похоже, – душа сопротивления, – возразил капеллан.
В глазах юного коменданта росло беспокойство.
– Это сопротивление имеет и обратную сторону, господин аббат, – произнес он. – У Марии Дюран необыкновенно счастливая рука, настоящий дар утешать узников, особенно новеньких, – она умеет уберечь их от отчаяния. Боже, вы не представляете себе!.. – заговорил он вдруг срывающимся от волнения голосом. – Вы не представляете себе, как ужасны эти приступы отчаяния!.. Посудите… Посудите сами…
– Хорошо, ведите же нас к своей протеже, – перебил его капеллан. – Я должен исполнить свой долг.
Они подошли к нише, где царил еще более густой мрак и дышать было еще тяжелей. На ветхом соломенном тюфяке лежала явно очень больная старица. Если страдания, увиденные герцогом сегодня, могли иметь сравнительную степень, то несчастная женщина была ее воплощением: герцог потерял самообладание.
– Боже мой! Боже мой! – бормотал он, закрыв лицо руками. – Как же здесь можно жить? Какой позор для человечества!..
Тем временем капеллан спросил больную, не она ли произнесла слово «resistez». Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Больная выпрямилась и, нисколько не заботясь о том, что капеллан ждет ответа на свой вопрос, протянула герцогу свою невесомую старческую руку.
– Добро пожаловать, – промолвила она, как и до этого, слабым, но очень ясным голосом. – Милости просим. И ничего не бойтесь – здесь славно.
Слова ее, прозвучавшие словно из какого-то другого мира и вначале почти совершенно непонятные, остались без ответа. Едва ли кто-нибудь мог бы объяснить, что руководило Марией Дюран. Приняла ли она герцога за нового узника, одного из тех мужчин, присланных обратно с галер, или хотела просто успокоить гостя, заметив ужас на его лице, вызванный ее положением? Сочла ли она своим долгом утешить его, как утешила уже столь многих? Ясно было лишь одно: она, сама нуждаясь в сострадании, исполнилась состраданием к нему.
– Нет, нет, не сомневайтесь, – продолжала она. – Сюда уже попадало много людей, охваченных отчаянием, и никто из них не остался без утешения. Бог любит узников – Он дает им внутреннюю свободу. Дарует Он ее и вам. О, внутренняя свобода непобедима – ни одна башня, ни одна темница не способны уничтожить ее.
