– Вот, – тараторил Кешка, – нашел на берегу пруда. Как он туда попал, непонятно.
Мне сразу вспомнилась повесть Тургенева «Му-му». Небось кто-то нес кутят топить, а этот то ли выпал из мешка, то ли выплыл из воды.
– Мы его оставим? – запрыгал Кеша.
Я тяжело вздохнула. Несчастное создание не выживет. У нас всегда были собаки. В доме жила пуделиха Крошка, на даче, во дворе, зверь непонятной породы по имени Дик. А еще имелась кошка Дымка. Не желая пугать ребенка, я осторожно ответила:
– Щеночек слабенький, он может заболеть!
– Давай его покормим, – предложил Кешка.
И мы стали предлагать песику еду. Но тот упорно не желал пробовать угощение; молоко, кефир, детская смесь «Малыш» и каша «Здоровье» решительно не пришлись ему по вкусу. Я испугалась окончательно: несчастное создание точно умрет. Но тут в гости ко мне пришла Алена Струтинская, увидела эмбрион, лежащий в коробке из-под сахара, смоталась к себе на дачу и притащила остатки питания, которые не допил из бутылочки ее сынишка Андрюша. В те годы достать качественный заменитель материнского молока было практически невозможно, но Димка как-то исхитрился и надыбал для младенца банку то ли «Симилака», то ли «Бона».
Щеночек очень оживился и с жаром слопал смесь. С тех пор Алена отдавала нам «недопивки», а Димка стал звать Андрюшку и собачку «молочными братьями».
Аркашка, в то лето увлекавшийся Сетон-Томпсоном, назвал щенка Снап. В книге у Томпсона есть собака с таким именем, очень храбрая, мужественная, большая, сильная.
– И наш вырастет, – радовался Кеша, – станет квартиру сторожить.
Но Снапик не превратился в охранное животное, он мало походил на собаку Баскервилей, больше на помесь болонки с терьером. Маленький, лохматый, с замечательными треугольными ушками, которые Снапуша то поднимал, то опускал, и пушистым веерообразным хвостом.
Он мгновенно понял, что я его мать, и принялся везде бегать за мной, жалобно скуля, если хозяйка терялась из виду. Первые два дня Снапун спал в коробке из-под рафинада, потом я пожалела его, маленького, беспомощного, и взяла к себе в постель. С тех пор всю свою жизнь Снап спал со мной, норовя положить морду на подушку. За три летних месяца в Переделкине он вырос, опушился, стал хорошеньким, егозливым щенком, совершенно счастливым и здоровым. Тридцатого августа мы с Кешей вернулись в Москву. Сели в электричку, я держала на коленях слегка испуганного Снапа.
На станции Солнечная в вагон вошла цыганка, она тащилась по проходу, изредка выкрикивая:
