Доброе оружие, честное и простое, как и пращуры, сделавшие его; и очень приятно было бы держать его в руке, любоваться им, если бы пальцы, касаясь полированного металла, не вспоминали той лихорадочной поспешности, с которой шарили они по ящичкам взломанной кассы, выгребая мятые истертые ассигнации; если бы не застило взор видение багрового, заплывающего кровью подтека на лбу старичка-антиквара, видение его стекленеющих глаз... Зачем, ну зачем же он стал кричать, звать на помощь, этот седой сгорбленный человечек? Ведь не грабитель пришел к нему, а несчастный, не сумевший другим путем добыть средства, необходимые для благого дела, для спасения многих невинных...
Он затряс головой, прогоняя досадные мысли. Ничего. Старый торговец наверняка оправился, выжил и понял все, и простил. Непременно, непременно так и случилось. А если даже и не так...
Снова еле слышно зашелестело за спиной; сердце заныло от предчувствия скорой опасности. Черный человек обернулся, замер, ощущая, как неистово затрепыхалось в груди. Ну вот, стало быть, и дождался...
Серая фигура, сгорбленная и щуплая, неторопливо бредет со стороны пруда, запинается о древесные стволы, протекает сквозь них туманными струйками, оформляется вновь - ближе, все ближе... Вот уже видно лицо ее голубоглазое, благостное, бледногубый рот растянут в ласковой улыбке...
И черный человек застонал тоскливо и страшно, пистолет выскользнул из его омертвевших пальцев, тупо ударился о землю, и тотчас же ударились о землю колени черного, и побелевшие губы его шевельнулись чуть слышно:
- Отец...
- Никак сынок пожаловал? - ласково спросил тот, приближающийся, и добрые старческие глаза его утонули в морщинках-лучиках. - Сыночек почтительный пришел, могилке родителя усопшего поклониться хочет... Хочет ведь, а?
- Отец, - стонал черный человек. - Прости меня, прости...
- Бог простит, сыночек... Сы-но-чек... - приближающийся смакомал это слово, пил его неторопливыми крохотными глоточками, и лицо его морщилось в сладостном умилении. - Сы-но-чек мой... Дай, я тебя расцелую... По-родительски... Троекратно... Открой, открой, сыночек, лицо для ласки отеческой...
В прозрачных синих глазах его вспыхнули огненные точки, ласковая улыбка жутко ощерилась тяжелыми ослепительными клыками, пальцы удлинились, заострились хищно, скользнули по голове черного, сметая шапку, запрокидывая склоненное лицо...
И вдруг оборотень шарахнулся от стоящего перед ним, вскрикнул изумленно, почти испуганно:
