Домой я приперся в начале десятого. Родители, успевшие обзвонить всех моих приятелей и уже добравшиеся до моргов, учинили мне здоровенную выволочку, и я сдуру рассказал им все - и где шлялся, и почему не позвонил.
Мама сразу заплакала, а отец сел за телефон - звонить какому-то своему старому другу, крупному специалисту по черепно-мозговым травмам. Это отец-то, который всегда испытывал физическое отвращение ко всяким договорам "по знакомству", а Машку, после того, как она однажды явилась к нам в дом босая, именовал преимущественно "эта развязная особа". Н-да...
Я, как мог, успокоил маму и потихоньку смылся к себе. Некоторое время тупо слонялся из угла в угол, потом вспомнил о своей находке. Да, кстати она оказалась, очень кстати. Деньги теперь понадобятся... Я вытащил ее, эту вещицу (как сунул ее в карман, удирая с работы, так и забыл о ней), осмотрел еще раз, и какая-то зыбкая мыслишка закопошилась было в голове, но тут мама позвала меня к телефону.
Звонил Витек. Просил сделать несколько заготовок для перстней. Опять он за свое... Пришлось в который раз повторять, что я с кооператорами дела не имею из принципа, поскольку все они (и Витек в том числе) хапуги и халтурщики. Он стал канючить. Я его послал. Тогда он сказал, что ладно, больше сам он меня просить не будет, а напустит на меня Эллочку. И повесил трубку.
Про Эллочку - это в отместку за отказ. Пусть, мол, я хапуга, зато у тебя девчонку отбил, напакостил. Не понимает, дурень, что я ему за эту пакость век благодарен буду. Да и не он Эллочку отбил, а деньги его дурные... И напустить на меня свою достойную супругу ему не удастся: она меня теперь люто ненавидит. Из-за Машки. Вот и пойми их, женщин...
Не успел я трубку положить - снова звонок. На этот раз Пашка. Узнал где можно по-дешевке радиатор для "Москвича" купить, добрая его душа. Потрепались немного (я, конечно, про Машку ничего ему не сказал), пожелали друг другу спокойной ночи, повесили трубки.
И тут я вдруг вспомнил, что это за мысль пришла мне в голову перед витькиным звонком. И такая жуткая была она, эта мысль, что я набрался наглости и позвонил Анне Михайловне. Ее мой звонок сначала напугал, потом, - когда разобралась в чем дело - изумил до крайности, но на вопрос она ответила.
Некоторое время я стоял возле телефона. В голове пустота беспросветная, только крутиться фразочка, вычитанная, кажется, у Стругацких: "Как лист увядший падает на душу"... Крутится и крутится, бессмысленно, назойливо так, будто заигранная пластинка... Вид у меня, наверное, был страшненький, потому что отец глянул, проходя, мимо и стал успокаивать: другу своему он дозвонился, тот обещал завтра подъехать, посмотреть Машку и, если понадобится, посодействует. Я с огромным трудом уговорил их с мамой лечь спать, а сам ушел к себе, сел за стол и стал смотреть на брошь.
