Мы прожили у тети две недели, и все это время Марта не оставляла в покое Макашова. У нее не получилось заставить его запечатлеть ее телеса для потомков, но она не отчаялась, не остановилась на этом – все ходила за ним хвостом в красной своей комбинации и жаловалась:
– Юрик, мне что-то зябко. Погрел бы...
– Иди оденься! – раздраженно отвечал ей Юрик, потом садился возле меня и долго задумчиво глядел мне в лицо, будто пытаясь отыскать в нем черты своей любимой Матренушки.
Ситуация накалилась, обострилась и стала совсем невыносимой после того, как Макашов подарил маме, вернее, не ей, а мне, гипсовую голую бабу высотой сантиметров в сорок, на подставке, хотя в подставке и не было необходимости – у нее ноги могли бы послужить бесподобной устойчивой опорой для крепкого сбитого тела. Она стояла, одной рукой подперев бок, другую занесла над головой так, что казалось – либо она любовалась красотой заходящего солнца, либо только встала с кровати и вот-вот собралась зевнуть, но вдруг мысль о никчемности существования, его бесполезности от недостатка любви, недоцелованности переборола зевоту, и несчастная женщина закинула над головой руку в состоянии крайней безнадежности и безысходности, говоря всем своим видом: «Куда ж вы все, мужики-то настоящие, подевались?! Не осталось вас совсем, раз на такую красоту никакого внимания не обращаете!»
Юра поставил пышную барыню, страдающую от дефицита любви и отсутствия настоящих мужиков, на стол.
– Матренушка, я хочу подарить Дуне вот эту статуэтку, – произнес он, явно преодолевая себя. – Это очень дорогая вещь – работа Федора Палыча Котенкова. Он подарил мне ее, когда в Палехе отдыхал, прямо перед кончиной. Возьми.
– Нет, нет! – испуганно воскликнула мамаша и завертела головой в знак того, что ни под каким видом она принять такого подарка не может.
– В конце концов, я не тебе ее дарю, а Дуняше. Ты не смеешь за нее отказываться!
«Вот именно! Эта толстая тетка еще пригодится! Бери!» – настойчиво говорила я, но меня, конечно же, никто не слышал.
– Самого Котенкова?! Нет, я не могу!
– Можешь! – сказал он и вышел вон из комнаты. Марта, стоявшая все это время за дверью и подслушивавшая, недовольно фыркнула и кинулась жаловаться Лиде. Та минут десять спустя появилась на пороге и принялась отчитывать мою родительницу.
– Как тебе только не стыдно! – обрушилась на нее тетя. – Ты ведь прекрасно знаешь, что Юрик нравится Марте! Она десять лет замуж выйти не может! И вот нашла, что искала, а тут ты! Зачем ты лезешь в их отношения? У тебя Димка! Дочь растет! Ни себе, ни людям! – свирепствовала она, меряя комнату нервными большими шагами.
