– Мишка, ну что ты глупости болтаешь? – Георгию показалось, что и Мария Самойловна наконец улыбнулась. – При чем здесь Петька? Если бы Марфа относилась к этому типу так же, как относится к твоему Петьке, то я ничего не имела бы против, пусть хоть в сортире спит.
– А что, Марютка как-то особенно к нему относится? – с интересом спросил мужчина. – А я не знал. Смотри, Маня, кофе убежит.
– Не убежит, я слежу. Странно было бы, если бы ты знал. Она же скрытная как не знаю кто! Ну, меня не проведешь, я ее знаю гораздо лучше, чем она думает. По-моему, она вот-вот в него влюбится. Надо это ей, как по-твоему? Не хватало ей голову потерять из-за деревенского паренька, да еще вот именно сейчас!
– По-моему, наша дочь и потерянная голова – две вещи несовместные, – улыбнулся Миша. – Она же у нас умная девочка.
– Конечно, не дура. Но она книжная девочка, – отчеканила Мария Самойловна. – И в жизни на самом деле понимает очень мало. А он и правда видный – знаешь, фактурный такой, косая сажень в плечах, да еще голову ей дурит какими-то своими творческими исканиями, внушает к себе интерес… Умело действует, между прочим: чем другим Марфу не больно-то заинтересуешь! И чем это может кончиться, дружбой между мальчиком и девочкой? Это и в сорок лет проблематично, а в двадцать уж точно невозможно, как будто ты не знаешь.
Звякнули чашки – наверное, она разливала кофе. По квартире разносился густой кофейный запах, и Георгию почему-то показалось, что так пахнет золотистое дерево старинной мебели, и стеганое лоскутковое одеяло, и книги, и даже оловянный человечек с часами…
Напротив двери висела на стене картина в темной деревянной рамке; Георгий только теперь ее заметил. Это была совсем небольшая акварель в коричневых тонах. Густыми, резкими, нервными мазками на ней была изображена девочка. На портрете она выглядела совсем маленькой, лет пяти, но невозможно было не догадаться, что это Марфа – так точно было передано выражение ее лица: серьезность, и насмешка, и беззащитность… Как можно было все это передать всего несколькими движениями кисти, Георгий не понимал, но сходство было таким ошеломительным, что он даже улыбнулся, хотя ему было сейчас совсем не до смеха.
– Не надо сахар, Манюня, не надо! – донеслось с кухни. – И так пузо отрастил. Как его хоть зовут?
– Она Герой зовет – облагороженный вариант. А все остальные, вероятно, Гошей или Жорой. – Прямо «Москва слезам не верит»! – засмеялся Миша. – Да ладно, Мань, не преувеличивай. Фигня какая-то! Радоваться надо, что она хоть с кем-то общается. Ей же с ровесниками вообще никогда интересно не было, вроде ты не помнишь. Лучше будет, если она опять над книжками сутками будет сидеть? Или влюбится в какого-нибудь старого алкаша из Дома кино?
