На полу среди разбросанной одежды незнакомый «латинос», расстегнувший брюки, пытался изнасиловать так понравившуюся ему женщину. Несмотря на явное превосходство противника, Алла сопротивлялась довольно успешно, умудрившись сохранить на себе свои маленькие прочные бикини, так мешавшие насильнику действовать.
Услышав выстрел, тот испуганно замер, а когда обернулся, над ним весь в крови стоял Сапунов. Алла закричала. Насильник приподнялся и сел на пол с дрожащими губами.
— Отойди Алла, отойди, — попросил Сапунов, уже теряя сознание.
Девушка, сильно толкнув ногами своего насильника, перекатилась в сторону. И, не давая ему возможности подняться, Сапунов трижды выстрелил в противную, уже расплывающуюся прыщавую морду незнакомца. А потом упал на труп убитого им человека, совершив первый в своей жизни настоящий поступок. Пистолет отлетел в сторону. Женщина продолжала кричать.
Прибывшая милиция смогла арестовать лишь нескольких иностранных студентов, затеявших драку в ночном клубе. Весть о разгроме «Жар-птицы» и убийстве Сапунова Хаджи получил на следующий день. Ему не нужны были аналитики, чтобы понять, какой силы ответный удар нанесли люди Хотивари по его позициям в городе. Это была единственная незасвеченная его людьми территория. Он даже запрещал своим боевикам появляться в этом клубе. Разгром «Жар-птицы» был пощечиной самому Асланбекову.
Единственным ответом на этот вызов должно было стать убийство Гурама Хотивари. Теперь следовало прибегнуть к помощи Друга, чтобы выманить своего соперника из логова. Выманить и убить. Он понимал, как может отнестись к подобной просьбе его Друг, но он твердо знал и другое: двоим им нет места на этой земле. Или в живых должен остаться Гурам Хотивари, или он, Хаджи Асланбеков. И тогда впервые в жизни он сам решился позвонить Другу.
Тот поднял трубку.
— Слушаю вас, — сказал он своим уверенным голосом,
— Это я, — непослушными губами произнес Асланбеков. — Нам нужно встретиться.
После того, как микрофон исчез из кабинета Пахомова, они не могли доверять никому. Поэтому всякие разговоры в самом кабинете были прекращены. Сам Павел Алексеевич был не просто расстроен, он был оглушен свалившимся на него открытием. Получалось, что их разговоры не просто прослушивают, но и следят за ними, имея доступ к их сейфам, столам, бумагам. Само по себе это было исключительно неприятным и весьма важным фактом, объяснявшим многие из мучавших его загадок.
Сидя снова в актовом, зале вдвоем, послав Чижова за бутербродами, они разговаривали почти шепотом, уже не доверяя никому.
