Орлы над трупом | страница 10




Дождь так и не разразился. Наверное, уже не будет, подумал Андрей.

– Дождя не будет, – сказала она.

Они все время ехали прямо на тучи, но тучи, такие же тяжелые и сплоченные, как на рассвете, отошли к югу, будто гуляли по небу, выбирали место, достаточно унылое для октябрьского дождя.

– Смотри, какие птички, – наклонившись, она ткнула пальцем куда-то в небо, – большие, наверное.

Он машинально наклонился и посмотрел вверх, но тут же вновь уставился на дорогу. Вспарывал взглядом набегающую трассу и затвердевал от подбородка до кончиков ушей. ВКЛЮЧИЛ приемник, но Наташа тут же выключила. Не жалея маникюра, выдрала панель магнитолы и забросила ее на заднее сиденье. Она решила вывести его из себя.

Приближался поворот на Литвиновку – если, конечно, он правильно рассчитал. Впереди за редкой лесопосадкой чернела дуга асфальта, ответвляющаяся от трассы. Похоже, рассчитал правильно. Куда еще можно сворачивать здесь, посреди этих высохших перелесков и полей бурьяна? Только в Литвиновку. Он взял ближе к обочине, щебенка защелкала по днищу. Андрей поморщился. За поваленным указателем и нарой обгоревших бочек он свернул на разбитую дорогу. Бурьян оказался огромным полем высохшего на корню подсолнечника. Поникшие растения были похожи на сгорбленных старух. Гектары, полк сгорбленных старух.

На холме показался «пазик». Вокруг него дрожали яркие блики. Подъехав ближе, Андрей узнал тот самый, рабочий, «пазик», который с оркестром отправили в Литвиновку еще ночью. Музыканты стояли возле автобуса и играли. Водитель, высунувшись по пояс из окна, вертел головой, высматривая приближающиеся машины. Поломались, догадался Андрей. Узнав «ауди», водитель открыл дверь и радостно спрыгнул на дорогу. Крикнул что-то музыкантам и пошел навстречу.

Наташа тоже узнала автобус. Вопросительно повернулась к Андрею. Он передернул плечами: не до них! Обогнул стоящих на проезжей части и, не притормаживая, поехал дальше. Промелькнули удивленно разведенные руки водителя и черный силуэт опечаленного ангела, крылом обнявшего борт автобуса, горел всем своим сложным медным телом тромбон, летели навстречу друг другу тарелки. Мелодию Андрей узнал: «На сопках Манчжурии».

Ничего, сзади наверняка едет кто-нибудь из сотрудничав, подберут.

За подсолнухами простиралась тягучая холодная равнина.

Наташа долго была такой искрящей – и ему было здорово с ней. Да, было здорово. Иногда было здорово просто смотреть на нее. Просто наблюдать. Как она сушит волосы, например. Как опускает между колен мокрые пряди, и лица совершенно не видно, а видно шею, до последнего выпирающего под воротом халата позвонка… руки ее, встряхивая на весу полотенце, перехватывают его поудобнее и принимаются растирать сверху вниз и мять мокрые волосы. Любил смотреть на нее. Как смотрят в небо, на огонь – провалившимся взглядом. На охоте с ночевкой, поздней ночью, перед тем как лечь спать, сидишь у костра, смотришь – и черт его знает, что там, во тьме кромешной, может быть, зверье голодное, может, того хуже – но ты сидишь и смотришь в костер, тьма отсечена – и тебе спокойно. Никогда раньше не замечал, что любит смотреть на женщин. Бывали очень красивые. Бывали такие, которые заводили одним поворотом головы, одной какой-нибудь беглой ужимочкой. Все рано или поздно начинали требовать, чтобы он смотрел на них. «Ты на меня совсем не смотришь». На Наташу он мог смотреть подолгу – и было хорошо, тихо. Он никогда не жалел, что женился наобум, спустя полгода после знакомства.