- Ну да. Вы же не предупредили…
- Ладно. Бросай листок в корзину, бери чистый. Пиши с начала. Римское двадцать. Дальше… Каждый раз, когда я делаю паузу, начинай с красной строки и с заглавной буквы. Понятно?
Я кивнул.
Михал Палыч отвернулся к окну, закурил и продолжил диктовку. В толпе гостей пустое место, Вокруг прозрачная стена. Тоска в груди. И взгляд на кресло, Где миг назад была она. Ушел в себя, вернусь едва ли, Засим адью, прощайте, vale.
- Вале - тоже с большой буквы? - уточнил я.
- Нет, с маленькой. С маленькой латинской буквы. Или ты уже написал?
- Нет-нет, - поспешил откреститься я, добавив про себя: «Слава Богу!»
- Тогда пиши дальше.
Но выход в свет есть выход в свет, Итра-ла-ла-ла-ла лорнет…
- Тра-ла-ла-ла-ла? - на всякий случай переспросил я.
- И тра-ла-ла-ла-ла лорнет, - терпеливо повторил шеф. - И прекрати меня перебивать. Пиши.
Блеснул насмешливо, игриво: «Еидепе, вы где?Вернитесь к нам!» Вздохнул: «Оставьте! Что я вам?», Однако отвечал учтиво: «Яздесь, мадам, у ваших ног». Но эта встреча… Что за рок!
- Записал… Хорошо, тогда пиши дальше. Отступи немного. По центру - римское двадцать один. И с красной строки. Казалось, все давно остыло…
Михал Палыч продиктовал еще одиннадцать строчек и замолчал - до того внезапно, что я спросил на свою голову:
- А дальше?
- Дальше сам.
- Опять двадцать пять! Что сам-то?
Он раздавил папиросу в пепельнице и закурил новую. Глубоко затянулся и с наслаждением выпустил целое облако ядовитого дыма.
- Так. Бери чистый лист. Пиши.
- А на компьютере, я извиняюсь, нельзя?
- Нет. Помнишь анекдот про миллион обезьян за пишущими машинками?
- Это про «Войну и мир»? Ну.
- Не нукай! Брехня это. Только от руки. Моторная функция, связь с мозгом.
- Не понял.
- Ты и не должен. Пиши. По центру - римское двадцать. С красной строки. В толпе гостей…
Передний край сиденья впивался в бедра. Кто только выпускает такие стулья? И табак Трехпалыча сегодня вонюч как сорок тысяч раздавленных клопов. Хоть плачь. Садист! Садист, палач и инквизитор! Нет, не так. И инквизитор, и палач.
Сам не знаю, зачем я записал это на листке, когда шеф в очередной раз закончил свой диктант.
- И всякий сам себе, хоть плачь, и инквизитор, и палач, - промурлыкал Михал Палыч, который, оказывается, уже минуту стоял за моим плечом. - Ну вот, можешь же.
- Тра-ла-ла-ла-ла, - пробормотал я.
- Что?
- Нина Воронская - кто это?
- Долго объяснять, - поморщился шеф. - Зачем тебе?
- Это ведь она была вместо «тра-ла-ла-ла-ла»? Убейте меня, если я знаю, кто это, но там точно было: «И Нины Воронской лорнет блеснул насмешливо, игриво», да? Скажите, да?
