Ариетта бросила трубку и взяла пустую страницу. Хотела написать что-то весёлое, но почему-то написала «тоска». Тоска – слишком истёртое слово, чтобы начать с него стихотворение. В мире слишком много тоски. Дома – тоска, трава – тоска, и лица человеческие тоже, почти как дома и трава. Но Ариетта не стала бросать листок в урну. Одно слово ещё не означает провал, из него может что-то вылупиться.
Император Руфин умирает. В три часа дня Ариетта в числе избранных приглашена с ним проститься, император что-то собирается сказать миру. День до трех часов утратил смысл, скомкан ожиданием, как листочек с неудачной фразой. Сооружение причёски, умывание, даже завтрак нельзя растягивать так долго, чтобы день распрямился и принял удобные очертания. Само по себе приглашение лестно. Но Руфин… Что он значит для Ариетты?
Август умирает.Это звучало как первая строчка стихотворения. Но строчка слишком многозначительная. Она не требует продолжения и не может вытащить из небытия за собой целую строфу, и потому останется в одиночестве. Ариетта даже не знала: грустно ли ей, что Руфин умирает, или нет. Во всяком случае, она ничего не хотела от него услышать, и нечего ей было ему сказать. Наверное, ещё года полтора назад она бы с ума сошла, узнав о страшной гибели императора и его армии. А сегодня ей все равно. С некоторых пор Ариетта стала подозревать, что другим – тоже. Или почти все равно. Просто они не говорят об этом вслух, как и она. И от этого ей по-настоящему становилось не по себе.
– А может быть, люди сделались бесчувственными потому, что утратили гениев? Гении ни за что не позволили бы людям равнодушно наблюдать за происходящим, они бы заставили подопечных грудью встать против зла. Не всех, конечно… Некоторых. Но и этого вполне достаточно. Хорошо бы повстречать гения. Ариетта думала об этом каждодневно. Но гении почему-то не встречались ей на пути. Ну, разве что в виде кошек.
Ариетта отворила дверь и вышла в сад. Сад – это громко сказано. Нелепо называть садом маленький квадратик чёрной земли, в который намертво вросла старая пиния. Огромный шатёр длинноигольной хвои накрывал весь «садик». Сейчас под этим шатром лежал какой-то человек. От природы крепкого телосложения, он исхудал так, что кости готовы были прорвать выдубленную солнцем кожу. Туника была грязна, волосы всклокочены и в пыли. Незнакомец спал и видел удивительные сны. Неправдоподобные видения роились вокруг головы спящего, как слепни над потным крупом скакуна. Ариетта опустилась рядом на колени: интересно подглядеть чужой сон. Но только она всмотрелась в мельканье зеленоватых и голубых теней, только различила слабое мерцание вокруг головы, как человек дёрнулся и проснулся. Видения мгновенно исчезли. Странный бродяга был красив и молод. И у него были огромные глаза. Они смотрели, не мигая, куда-то мимо Ариетты и разглядывали неведомое у неё за спиной. Разглядывали так внимательно, что она невольно оглянулась. Но за её спиной не было ничего интересного. Стена дома, выкрашенная охрой, уже изрядно полинялая, и в стене пустая ниша, в которой когда-то находилась статуя. Незнакомец протянул руку и положил ладонь на голое колено девушки. Ариетта влепила ему пощёчину. Незнакомец отшатнулся, по-прежнему разглядывая пустую нишу в стене.
