NOTHING: Почти детективная история одного знаменитого художника | страница 68



По дороге Микис расспрашивал заметно повеселевшего нового знакомого, которого звали Геной, о его житье-бытье. Выяснил, что тот учился в Ленинградской академии художеств, подавал большие надежды, кроме того, подрабатывал в реставрационных мастерских. Вот там-то несчастье и подстерегло его. Он восстанавливал портрет неизвестного мастера начала ХIХ века – ценнейший раритет, готовящийся к экспозиции Екатерининского дворца. «Как» и «почему», объяснить Геннадий не мог, но работа пропала. Все подозрения пали на него. Вина, правда, доказана не была, но и невиновность доказать почему-то было невозможно. Собственно говоря, его сделали крайним, чтобы не морочить голову с расследованием и поисками, поскольку было ясно: картину уже не найти. Друзья стали сторониться, работу потерял, с женой и до этого отношения были не самые лучшие, а тут и вовсе пришли к разрыву. Из дома ушел. Без квартиры, без работы, без репутации. Короче, уехал из Питера куда глаза глядят, прихватив с собой только этюдник с красками. На вокзале взял самый дешевый билет на поезд. Денег хватило до Углича. Так он оказался в этом городе.

Устроился дворником и по совместительству оформителем в жилищную контору.

К праздникам малевал всякие плакаты и лозунги, по утрам подметал территорию, а все остальное время занимался своим любимым делом. Довольно долго жил сам по себе, в своем обособленном мире, создавая картины, которые, как он думал, обязательно увидят свет. Вот наберет силы, подготовит работы – и в конце концов сможет устроить выставку…. Поначалу Гена и сам себе не признавался, что это абсолютная утопия. Ну какая выставка? Он же не член Союза художников.[1] Выплюнутый «колыбелью революции» очередной непризнанный гений, неудачник по всем жизненным параметрам, без связей, без… Без всего. Чтобы заглушить эти мысли, Геннадий потихоньку стал выпивать. Сначала по рюмочке в день перед сном, чтобы лечь и забыться, потом нужно было все больше и больше. Постепенно живопись забросил, со временем его и с работы выгнали, но каморка дворницкая осталась за ним: все же 12 лет за нее отработал. Да и сейчас по-прежнему малевал к праздникам плакаты и лозунги. Собственно, на то и жил, не считая этюдов, которые удавалось продать проезжающим пассажирам.

Микис слушал и поражался: до чего же бездарно можно распорядиться своей жизнью, имея несомненный талант. Как же себя надо не любить? Постичь он этого не мог. Впрочем, судьба Геннадия на самом деле его волновала мало. Самсонов не был бы Самсоновым, если бы не рассматривал эту историю под своим углом зрения. Про себя, пока на уровне подсознания, он фиксировал, что у Гены хорошее образование, никаких друзей, никаких родственников, в Питере забыли, а здесь так и не узнали. Интересно… Очень интересно посмотреть его работы.