Швебель бегло пролистал другие дела. Он уже решил, что только она годится для работы в доме. Остальные слишком простые. Хотя и знают немножко немецкий язык, но образования явно не хватает. Когда Иоганн поднял глаза, женщина стояла перед ним.
– Садитесь, фрау Поярская, – сказал он по-немецки.
– Dankeschоn.[2] – Она спокойно села. Он продолжил по-немецки.
– Вы должны будете работать в доме, поддерживать порядок. Вам также придется кое-что переводить и печатать некоторые документы. Как вы полагаете, справитесь?
– Думаю, да, – кивнула она.
– Но это только на шесть недель, – предупредил он.
– Во время войны, – ответила она, – шесть недель могут означать целую жизнь. – Она набрала в грудь воздуху. – Мне позволят взять с собой дочь?
Он заколебался.
– Девочка никому не помешает, – быстро сказала полька. – Она очень спокойный ребенок.
– Я сам не могу этого решить, – признался он. – Нужно спросить генерала.
Женщина посмотрела ему прямо в глаза.
– Я не оставлю ее там, – тихо промолвила она. Он промолчал.
– Я умею быть благодарной, – добавила она поспешно. Он откашлялся.
– Сделаю что смогу. Но все равно – решать будет генерал. – Он встал. – Подождите здесь.
Она смотрела ему вслед, пока он поднимался по лестнице. Через минуту Иоганн вышел на лестничную площадку.
– Идите сюда.
Он открыл дверь и пропустил ее вперед. Генерал стоял у окна, просматривая дело. Услышав шаги, он обернулся. Первой реакцией Анны было удивление. Такой молодой. Лет тридцать пять, чуть старше Петра.
Из-за ее спины послышался голос Швебеля. Генерал-майор фон Бреннер, фрау Поярская. Вольфганг смотрел на польку. Неожиданно он почувствовал желание, разглядев под бесформенным платьем женщину. Голос внезапно стал хриплым.
– Швебель считает, что вы справитесь, но есть одно препятствие.
– Никакого неудобства не будет, – спокойно ответила она.
Он молча смотрел на нее.
– Я обещаю, – сказала она неожиданно твердо. – Я не могу бросить дочь умирать в лагере.
Он подумал о своих собственных детях, которые ходят в школу в Баварии и которых война никак не коснулась, и отвернулся, чтобы Анна не увидела выражения его лица. Как это она сказала: шесть недель могут означать целую жизнь? Всего шесть недель. Нет причин отказывать ей в них. Он повернулся.
– Я разрешаю нам взять ребенка. Он заметил слезы на глазах Анны, но ее голос остался спокойным.
– Dankeschоn, Herr General.[3]
– У нас есть какая-нибудь одежда? Она отрицательно покачала головой.
– У меня все забрали, когда бросили в лагерь.
