— Напомните мне, — сказал он, — кому принадлежала идея поехать на ярмарку? Ведь это вы предложили, не так ли?
— Нет, — ответил я, — я уже говорил. Это была их идея. Я терпеть не могу подобные затеи.
— А что вам нравится?
Допрос продолжался.
* * *
— Вы утверждаете, что слышали голос Кевина по сотовому телефону, — сказал Прайс. — Он произнёс лишь слово «папа». Как вы могли определить, что это Кевин? Ведь они однояйцевые близнецы, не так ли?
— Это мои дети, — ответил я.
— И вы можете их различить? — Прайс изобразил в воздухе вопросительный знак.
— Да, верно.
Он посмотрел на меня так, словно хотел оспорить моё утверждение, но вдруг улыбнулся.
— Думаю, что могу это принять. Представляю, как вам было трудно, — произнёс он с дружеским участием, — как мучительно. — Печальный вздох. — Всего одно слово… И больше он не звонил?
— Нет. Это все.
— Боже, — сказал Прайс, переходя к новой теме. — Почему вы ничего мне не рассказали о предыдущем вечере? Хм-м…
— Я не вижу никакой…
— Вы не хотите об этом говорить? — сурово спросил он и тут же извинился, словно затронул своим вопросом слишком чувствительную точку.
— Ничего подобного. Просто не вижу связи.
— Не скажите, — улыбнулся он. — Никогда не знаешь, где отыщутся факты, способные нам помочь.
Я кивнул, соглашаясь.
— О'кей. Итак, предыдущим вечером — в пятницу — у вас, по вашим словам, была масса работы. Но не будем об этом. Поговорим об ужине. Вы его приготовили дома или поели в городе?
— Мы ели в городе. В пиццерии.
— В какой пиццерии? Где?
— В пиццерии «Два миндаля». На Висконсин-авеню.
— Вас там кто-нибудь видел?
— Естественно. Официант. Другие посетители.
— Вы расплачивались наличными или кредитной картой?
— Наверное, картой.
— Вы не помните?
— Нет. Не помню.
Он махнул рукой, показывая, что это не имеет никакого значения, и произнёс с лёгкой улыбкой:
— Я тоже никогда не помню подобную чепуху.
* * *
Джейсон Прайс обладал бесконечным обаянием и пользовался им вовсю, убеждая меня в своём расположении. В том, что он мне лучший друг. А для укрепления этой новой дружеской связи он хотел услышать от меня все. Мои слова, втолковывал он, никоим образом не будут использованы против меня. У него уже были осложнения, и он ни при каких обстоятельствах не стал бы мне лгать. Да, в какой-то момент я потерял контроль над собой, что совершенно естественно. Никто не может полностью владеть своими эмоциями. И так далее и тому подобное.
Я пытался убедить себя, что это звучит глупо, а болтовня Прайса не стоит и выеденного яйца. Однако всё было не так просто. Я почему-то начал испытывать почти религиозную тягу к исповеди. Мне даже показалось, что, исповедовавшись, я очищусь, возрожусь к новой жизни и смогу начать все заново.
