– Вот об этой. Она запачкана кровью и сильно помята в том месте, которым ударилась о мостовую. Вы ее раньше видели?
– Никогда не видела и ничего о ней не знаю.
– Отлично. Благодарю вас, сеньора.
Консуэла грациозно поднялась и, проходя через комнату, задержалась перед конторкой Эскамильо.
– Я не терплю оскорблений и ухожу.
– Не уходишь, а уволена.
– Я ушла до того, как меня уволили. Видал?!
– Я пересчитаю каждое полотенце, – завопил Эскамильо, – каждое. Лично пересчитаю.
– Скотина!
Консуэла щелкнула пальцами и вышла, решительно и окончательно хлопнув дверью.
– Видали? – вопросил Эскамильо. – Как содержать отель с такой обслугой? Они все одинаковы. А сейчас еще этот кошмарный скандал. Я разорен, разорен, разорен. Полицейские в моей конторе. Репортеры в холле внизу! А посольство – пресвятая Богородица, зачем посольству сюда вмешиваться?
– В таких случаях мы обязаны уведомлять посольство, – сказал Меркадо.
– Эти полоумные американцы! Если им охота попрыгать, у них хватает места в их стране. Зачем для этого приезжать сюда и разорять невинного человека?
Все согласились, что это очень несправедливо, очень печально. Но на то есть Божья воля. Нельзя спорить с волей Господа, волей, которая отвечает и за национальные, и за домашние бедствия, например, землетрясения, проливные не вовремя дожди, за темпераментных водопроводчиков, за затруднения с телефонной службой, как и за случаи внезапной смерти.
Утешительно найти кого-нибудь, кого удобно обвинить в случившемся. И Эскамильо начал успокаиваться, как вдруг возникла еще одна проблема. "Как быть с номером четыреста четыре. Он не занят и в то же время занят. Я должен получить за него или потерять деньги. Но я не могу получить за него, если там никого нет. И никого не могу туда поселить, пока веши обеих сеньор находятся там. Что мне делать?"
– Научитесь не думать все время о деньгах, – решительно посоветовал Меркадо и, взяв серебряную шкатулку, кивнул своему коллеге Сантана: – Пошли. Проверим еще раз четыреста четвертый и запрем его до выздоровления маленькой сеньоры.
Дверь балкона была оставлена открытой, но в комнате все еще стоял запах виски: от пролитого на ковер и от бутылки на бюро, которую Консуэла не позаботилась закупорить.
– Было бы чистым безобразием позволить этому продукту стоять здесь и выдыхаться, – нравоучительно заметил Меркадо и потянулся за бутылкой.
– Но это ведь свидетельство.
– Свидетельство чего?
– Что сеньора была пьяна.
