– А давайте вызовем милицию, – предложила я...
Борщук кивнул, и в это время в дверь кто-то поскребся. Я почему-то обрадовалась, и действительно было чему, – на пороге стоял и улыбался Петр Мартынович Чернов в новом костюме и с чемоданом.
– Соперник? Вот я его, – кивнув на Борщука, потешно нахмурился Чернов.
Я рассмеялась и посмотрела на тяжело дышащего душеприказчика.
– У нас легкий флирт.
Борщук приглушенно ворчал, когда я начала представлять его, мне даже послышалось словечко «неспроста»... Но Петр Мартынович, крепко пожав ему руку, уже бодро входил в мою комнату. И, улыбнувшись своим мыслям, я направилась следом за ним.
– Света, я давно хотел тебе сказать, – взволнованно начал Чернов, когда я вошла следом.
– Давно? – обрадовалась я, закрывая дверь. – Мы ж знакомы всего месяц, Петь, ну, говори...
– Да, – согласился Чернов, доставая бумажник из кармана пиджака.
– Выйти за тебя, да? – бросилась я на шею Петра Мартыновича. – С чемоданом приехал. Можешь не говорить, я – согласная, хоть завтра...
Петр Мартынович как-то неожиданно вздрогнул.
«Любит меня...» – поняла я, и мне захотелось от счастья прыгнуть в окно.
– Я женат, Света, – вложив мне в руку что-то невесомое, сухо произнес он и отошел подальше.
– На ком?! – поперхнулась я, разворачивая ветхую бумажонку.
Это была копия свидетельства о браке... заверенная у нотариуса, о заключении брака между Черновым Петром Мартыновичем и Хвалынской Марианной Юрьевной... восемнадцать лет назад.
Я пискнула мышью и затихла, но потом все же подала голос.
– Я ухожу, – сказала я и вытащила из-под кровати свой пыльный и пустой чемодан. – Везет же тебе, Петя... Что же ты раньше не сказал. А еще в окно ко мне лазил, как дурак, ей-богу!
– А ты хотела, чтоб она меня узнала? – фыркнул Петр Мартынович насмешливо. – Вовсе не дурак...
– Но зачем ты начал отношения со мной?! – все-таки спросила я. – Ага, ты, видимо, никогда не терял надежды поиметь что-то от своей старухи-жены? И когда я сняла у них комнату, на всякий пожарный случай решил узнать, что я за штучка? Близко узнал, скажу я тебе!
«Боже мой, я снова занавесила мысли любовью и перестала видеть очевидное...» – думала я, собирая вещи трясущимися руками, у меня не было сил ни взглянуть на этого человека, ни дать ему пощечину или пинка. Не было сил – руки висели плетьми, и глаза на него не поднимались.
Через десять минут я стояла с чемоданом в прихожей и, глядя на дверь своей комнаты, тихо жаловалась Витольду Ивановичу Борщуку:
