– Ага, фрицы, – сам себе сказал Миронов, – теперь будет порядок!
Рассматривая теперь внимательно стену хребта, он даже без оптики легко обнаруживал опускавшихся немцев и начинал стрелять в тот момент, когда те были ближе к подножию, чем к вершине. Было видно, кто из них оставался невредим, а кто убит или ранен: первые старались поскорее опуститься, а вторых немцы поднимали обратно.
Это продолжалось долго. Чтобы проверить, не опускают ли немцы своих солдат по ночам, несколько наших бойцов устроили засаду под стеной, когда едва стемнело. Они просидели до рассвета и выяснили, что не опускают. Миронов из своей снайперской винтовки продолжал уничтожать тех, кого опускали днем, а другие разведчики все время теснили засевших в камнях, пока однажды ночью не окружили окончательно п не забросали их гранатами.
Разведчики при этом тоже понесли потери. Смертельно ранен был и Михаил Послушняк: одна пуля вошла в правую сторону груди и застряла в позвоночнике, вторая пробила грудь в середине и вышла через левую лопатку, Он все время еще продолжал говорить:
– Не давайте им уйти, не отпускайте их далеко от себя...
После боя разведчики собрали раненых и вернулись на середину гряды. К утру Михаил скончался…
Командование остатками взвода принял Коптев. Бойцам он сказал:
– Нас, товарищи, осталось всего одна жменя, но мы должны выполнить приказ командира полка и не отдать немцам эту гряду...
Наутро под прикрытием минометов снова начали спускаться немцы, причем теперь не на одном-двух канатах, а на семи-восьми. Бойцы стреляли их на стене, считали, сколько поднималось обратно, но тем удалось вновь просочиться в камни, и бой разгорелся с еще большим упорством, чем прежде. Все разве ощущалась разница в огневой мощи и живой силе: фашисты получали непрерывное пополнение.
В тот день был ранен в руку Миронов. Пуля пробила мякоть и сильно повредила локтевой сустав. Первые два дня после этого он еще стрелял левой рукой, а на третий правая посинела, распухла, и боль стала мучительной. Коптеву ребята доложили об этом, и он подполз к Миронову. Посмотрел руку, увидел, что самого Миронова сильно температурит, сказал:
– Ну что ж, придется нам с тобой расстаться. Ты уже, брат, отвоевался.
– Я никуда отсюда не уйду.
– Нет, брат, с твоей рукой ты нам не помощник. Не надо сухари портить, их у нас и без того мало...
Вечером, едва начало темнеть, он снова, уже в полный рост, подошел, сказал:
– Ну, поднимайся, давай будем прощаться, чи шо. Да поторопись, чтобы партия раненых не ушла.
