– За что вы убили ее, сволочи?
– Мне холодно, – повторила женщина, все с тем же отчаянием прижимая к себе сумочку.
По телу ее прошла судорога, ее стошнило, потому что она уже успела нахлебаться воды, хотя ванна заполнилась только наполовину.
Гигантская ручища бывшего водителя пригвоздила Кончетту к дну ванны; в ярости – нет, почти что в безумии – старик глядел на нее одним глазом.
– Вы украли у меня дочь – ладно. Вы таскали ее по своим борделям – Бог с вами. Но за что вы убили ее, несчастные? Что она вам сделала? Я бы вам все простил, лишь бы она была жива. Говори, за что вы ее убили, или я тебя утоплю вот здесь, в твоей ванне. – С этими словами он опустил ее голову под воду, которая продолжала литься из крана на полную мощь.
Она стала барахтаться, и он позволил ей вынырнуть.
– Мне холодно, холодно! Я вся застыла. Умоляю, выпусти меня!
– Выпущу, если скажешь, за что вы ее убили.
– Она д-действовала на н-нервы, – стуча зубами, пробормотала женщина.
– Что?! Как это – действовала на нервы?! – вскричал Аманцио Берзаги и опять окунул ее в ванну вместе с пальто, замшевыми сапожками и молитвенно – по обычаю всех старых шлюх – прижатой к груди сумочкой. – Как это?! Говори – или тебе конец!
И она заговорила.
Донателла Берзаги и впрямь действовала им на нервы.
Она была очень послушная девочка. Всегда и всем подчинялась, особенно мужчинам. Поначалу Кончеттина, Франко Барониа, сын Родольфо, ее сожитель, и Микелоне Сарози, ее сожитель номер два, качали из нее деньги словно из нефтяной скважины. Ибо у Донателлы было качество, каким не обладает ни одна профессионалка: ей нравилось.
Надо быть настоящими зверями, чтобы так эксплуатировать умственно неполноценную и чтобы потворствовать эксплуатации, покупая этот товар. Но в проблемы морали Аманцио Берзаги решил не вдаваться.
– Выкладывай все как на духу, не то утоплю! – зарычал он, полоская Кончетту в ванне.
Она продолжала говорить, содрогаясь от ледяной воды, которая уже переливалась через край ванны, а он, отец, этого и не замечал.
Да, именно действовала на нервы, потому что временами у Донателлы случались срывы. Мужчин она обожала. Похитители возили ее по всей Италии из борделя в бордель. И как только мужчина входил к ней в комнату, она расплывалась в улыбке, прямо-таки таяла от желания, что делало ее шансы на рынке порока невиданно высокими. Они выжимали из нее все. Позорная, беспрецедентная эксплуатация человеческого существа!
Однако вскоре – возможно, из-за тех злоупотреблений, которым она подвергалась, – очень сильный организм Донателлы начал сдавать. Какой-то клапан ее нервной системы вышел из строя, временами она впадала в бредовое состояние и принималась кричать: «Папа, папа, папа!» – видимо, вспоминая отца, не отпускавшего ее ни на шаг, дарившего кукол, окружавшего нежной заботой. Она тосковала по нему и физически и – насколько позволял ей ум восьмилетней девочки – духовно.
