– О, наш маленький зал, и пломбиры, и снежнянки, которые у нас продавались, – проговорила она, – и отец за фисгармонией. Снежнянки торчком в вазочках, такие твердые, продукция высший сорт. Посетители все говорили мне: «Как жизнь, Дорин», даже если заходили с девушками после кино. А отец садился за клавиши и играл первый класс. Он ее, фисгармонию, купил за пятьдесят фунтов, а по тем временам, между прочим, это были изрядные деньги.
Бабуня Дункан обратилась к мисс Тэйлор:
– А вы хоть попросили эту вашу даму как-то за нас похлопотать?
– Не то чтобы попросила, – сказала мисс Тэйлор, – но упомянула, что нынче у нас все не так благополучно, как было прежде.
– Ну сделать-то она что-нибудь сделает? – настаивала бабуня Барнакл.
– Она ведь сама не член больничного комитета, – пояснила мисс Тэйлор: – У нее приятельница в комитете. Тут надо не спеша. Я, знаете, не могу на нее давить: что ей стоит взять и просто отказаться? В общем, пока чего, нам, знаете, лучше спокойно потерпеть.
Сестра прошла обратно мимо бабунь, угрюмых и притихших; только бабуня Тротски, уснувшая с открытым ртом, издавала стоны, сопенье и храп.
Да, подумала мисс Тэйлор, молоденькие сестры тоже очень помрачнели с тех пор, как попали под начало сестры Бестед. У бабуни Барнакл она, конечно, мигом стала именоваться сестрой Бесстыдь. Может статься, именно ее фамилия, в дополнение к возрасту – сестре Бестед было пятьдесят с лишком, – возбудила немедленную враждебность бабуни Барнакл.
– Когда им за пятьдесят, они все становятся чисто надзирательницы из работного дома. Нет, ежели сестре в больнице за пятьдесят, ей никакого доверия. Им и невдомек, что теперь, после войны, кое-что законным порядком положено совсем иначе.
Эти соображения в свою очередь подействовали на других обитательниц палаты. Но почва для недовольства была подготовлена неделю назад, когда стало известно, что уходит еще молодая старшая сестра.
– Новости, вы слышали? Настоящие перемены. Что там по звездам видать, а, бабуня Валвона?
И когда однажды утром заступила сестра Бестед – жилистая и пожилая, в очках и с раздражительно дергающейся щекой, бабуня Барнакл, едва глянув на нее, объявила, что дело яснее ясного.
– Ну хоть сейчас в работный дом. Вот увидите, что будет. От кого лишние хлопоты или кто вроде меня – ничего не попишешь, Брайтова болезнь – не может удержаться, все не жилицы. Зимой пневмония, куда от нее денешься, – вот она себя и окажет.
– А что, вы думаете, она сделает, бабуня Барнакл?
