«Классовое сознание… – подумал Дмитрий. – Ну да, это именно так и называется. В бою Донцов закроет меня грудью, а случись революция – выстрелит мне в спину, чтобы только «свои его с чужаками не спутали». Вот так!»
Около полудня все поднялись из окопов и двинулись в контратаку. Противник штыка не принял и поспешно ретировался в лес.
Части вернулись в окопы. Но вскоре немцы снова начали бесплодные попытки выбить их оттуда…
Этот день показался Дмитрию бесконечным и страшно тоскливым.
* * *
Бог весть, отчего Шурка пребывал в уверенности, что они с Охтиным, под покровом ночи подкравшись к ночлежному дому, станут лезть через забор или даже продираться под забором сквозь подкоп… Нет, все было, как говорится, чинно, благородно. Будто самые настоящие переписчики, они сначала довольно долго шатались по Рождественской улице, заходя то в богатые доходные дома, то в жалкие мастерские, разместившиеся в многочисленных подвалах.
Было уже восемь часов вечера, когда Охтин, Шурка и прикомандированная к ним Станислава Станиславовна встретились около сторожевой будки с другой группой счетчиков.
– Вы в Андреевскую? – спросили те, глядя со священным ужасом. – К ночи туда идете? И с барышней? Рисковые!
Станислава Станиславовна гордо вздернула нос. Охтин равнодушно помахал прошедшей группе. Шурка вздохнул: эти двое вовсе не страшились никакой опасности, а у него отчего-то сердце было не на месте.
Из какой-то калитки появился ражий мужик в поддевке и в смешной маленькой шапочке на бритой головище.
– А вот и господин смотритель! – приветствовал его Охтин. – Ну что, мы готовы!
– Готовы, так пошли, – буркнул смотритель Андреевской ночлежки, не тратя времени на реверансы вежливости.
– Пошли, яко тати в нощи! – пробормотала Станислава Станиславовна.
Да и впрямь – уже совсем смерклось. Девять вечера для обитателей Миллионки – глухая ночь! Фонарями-то кварталы отнюдь не обременены.
Спящая улица напоминала бесконечный коридор, по бокам высились темные фасады домов.
Истошно лаяли взбудораженные собаки, и, как ядра, летели навстречу громадные псы. Это ночной караульщик от скуки травил их, потешаясь звериной возней.
Охтин смотрел да посмеивался: он, видно совсем не боялся собак. Шурка, однако, чувствовал себя нервозно: псы гляделись вовсе дикими. Станислава Станиславовна вдруг тоненько взвизгнула, прижимая к груди портфельчик с бумагами.
– Не балуй! – шумнул смотритель на оголтелого караульщика. – А то вон посвищу городовому, что переписчиков пугаешь! А ну, пошли все отсюда, сукины дети!
