А порой Дмитрия страшно возмущало то, что он долго тянет с выстрелом:
– Да стреляй, что ли! Какого черта так долго целишься!
– Никак нельзя, васкородие! Зачем пуле пропадать даром? К тому ж у нас на таежной охоте иначе нельзя. Промажешь – кабан, или рысь, или тигр тебя достанут, кто клыками, кто зубами, кто лапой. – И опять сосредоточенно прицеливался.
– Ведь ранят или убьют тебя, дурака, если будешь так долго прицеливаться.
– Никак нет, вашескобродие, они стреляют плохо… Ай, ай!
– Что такое?!
– Немного царапнуло ухо!
Дмитрий пригляделся: действительно, у Донцова из правого уха сочилась кровь. Рана, к счастью, оказалась несерьезной. Дмитрий перевязал фельдфебеля, и тот как ни в чем не бывало снова начал методично передергивать затвор, приговаривая:
– Ничего, пройдет. Это пустяки, вашескобродие.
Потом Дмитрий и Донцов закурили из офицерского портсигара и начали распознавать орудийные выстрелы:
– Это чей?
– Он, паршивец, дунул!
– А это?
– Кажись, что наш, васкородие! Вашескобродие… – вдруг пробормотал Донцов. – Помните ай нет, приходил такой рыжий, вас искал? А вы, сказывали, под обстрел в то время попали. Так с ним, с тем унтером, секретничал Санька Белополькин. Тот, васкородие, которому однажды шинель на спине осколками пробило.
– Помню, – удивился Дмитрий. – Ты тогда еще сказал, Бог-де шельму метит.
– Так точно, метит!
– Отчего ты мне раньше не сказал?
– Оттого что теперь Белополькина ранило, в лазарете он. Якобы прислал весточку кому-то из земляков своих – ногу отрезали. Отвоевался! Как видите, его судьба и так наказала. А пока он с нами был, не мог я на товарища на своего, на солдата, вам донести. Теперь-то ему все равно…
Дмитрий медленно опустил папиросу:
– Донцов, ведь этот Белополькин с нами месяца три только и повоевал…
– Ну да.
– А мы с тобой грязь солдатскими сапогами месили… эва сколько!
– Эва…
– С начала войны? Ты ранен был, потом ко мне в роту опять вернулся…
– Ну да!
– И ты говоришь, что Белополькин тебе – товарищ, а я – нет?
Донцов тяжело вздохнул:
– Васкородие… Деревья в тайге рядом растут – дубы, березы, ели, а все же разные они!
– Да брось ты свою посконную философию, терпеть ее не могу! – рявкнул Дмитрий. – Это наша интеллигенция, услышав что-нибудь такое, начинает истово верещать о глубинной мудрости народной. А я никакой фальши не выношу. Деревья! Рыбы в озере – тоже разные. И звери в лесу. Ну и что? При чем тут они?!
– А при том, – давясь махрой, которая вдруг полезла ему в горло и заставила закашляться, выговорил с трудом Донцов. – При том, что волк волка не приест, а другого зверя – сколько угодно. Господа и народ всегда разным воздухом дышали. И тут уж каждый должен в собственной стае бежать, чтобы свои его с чужаками не спутали да не загрызли.
