Стрелков сел на кровать, покачался на растянутых металлических пружинах, потом встал и, путаясь ногами в разбросанном на полу барахле, подошел к большому, вделанному между двух дверцей старомодного шифоньера зеркалу. Он открыл левую дверцу и на него в более быстром темпе, чем одежда на Нату, посыпалась разнообразная бумажная продукция. Это были тетради, толстые и тонкие, учебники по русскому языку и литературе, пособия для учителей, еще тетради, теперь уже похожие на длинные регистрационные журналы, копирки, карандаши, ручки. Он изумился обилию и скученности предметов, для которых явно не хватало места в шифоньере. У него шевельнулась догадка, что его новая знакомая – бывшая школьная учительница. Обнаружив пакет с документами, он мог убедиться в верности своего предположения. Непомнящая Наталия Алексеевна закончила Тарасовский университет в девяностом году, поступила на работу в седьмую школу, уволилась – все это он прочел в дипломе и трудовой книжке. Стрелков нашел также справку об инвалидности. Наталия Алексеевна страдала неврозом навязчивых состояний, а проще говоря – шизофренией. Стрелков поморщился. Одно дело догадываться, что твой собеседник – шизофреник, и совсем другое читать об этом в официальном документе. В его душе шевельнулась брезгливая жалость, в которой было и трусливое малодушие, и горечь от сознания того, насколько хрупок внутренний мир человека.
«А чем я в нынешнем моем положении лучше шизофреника?» – грустно подумал Стрелков, сев на корточки и собирая учебники. Он попробовал запихать их и тетради в левый отсек шифоньера, но у него ничего не получилось. Плюнув на это гиблое дело, Стрелков захлопнул дверцу и снова посмотрел на себя в зеркало. На него веяло отчаянием. Пустота была полной и неизбывной. И тут его осенило. Он сгреб на столе предметы косметики, подвинул его поближе к зеркалу и взял тюбик с тональный кремом. Нанес немного на лоб, растер и ахнул – в зеркале повисло неровное бледное бежево-розовое пятно. Стрелков нахмурил лоб – под пятном проступили борозды морщин. Стрелков чуть не подпрыгнул от радости. Он покрыл все лицо кремом, помазал даже веки. Посмотрел на себя в зеркало. Радость сменилась тоскливым недоумением и досадой – вместо глаз зияли две дырки, а вместо губ – темный длинный провал. Стрелков взял с подоконника темные очки, примерил, потом подкрасил губы розовой помадой. Она была чересчур ярка и ядовита для обычно цвета ненакрашенных губ, но это пока не смущало Сергея. Далее встал вопрос о головной уборе. В ворохе платьев, белья, кофт и прочего он раскопал шляпу из искусственного меха с небольшими полями и довольно глубокой тульей. Серо-коричневый мех смешно топорщился, с правой стороны Стрелков заметил приколотую октябрятскую звездочку с золоченным малышом-Ильичом в центре. Он криво усмехнулся – вид у него был, мягко говоря, странный.
