– Послушай, браток… а где здесь улица Константина Царева?
А Царева-то – вот она, подземный переход перейти. Ну, я ему объяснил, он покивал и спросил еще номер дома. Дом я, конечно, знал – в нем как раз кукуевский магазин, у железной дороги, – стал ему объяснять, как туда пройти, но чувствую – не понимает… даже шапкой своей мотнул – досадуя на себя – и говорит: я, говорит, браток, издалека, у нас там четыре улицы – отвык от Москвы… Ну, слово за слово – разговорились. Выпивка вообще сближает людей… а уж с похмелья все люди братья: я помню, с заместителем директора завода в Пиночете опохмелялся, часа два мы с ним говорили, и нашлось о чем, – а так, не с похмелья, стал бы он со мной говорить?… Так вот, разговорились мы. Приехал он в Москву черт знает откуда: какой-то сибирский городишко, названия его я не помню – да и тогда не запомнил, потому что в первый раз услыхал. Звали его… мы пожали друг другу руки, у меня было ощущение – как будто кусок дубовой коры пожал, мои-то руки за три года уже отвыкли, – так вот, он как-то назвался по имени – не то Василий, не то Валентин, не помню уже, – но мне неудобно было так его называть, человек лет на двадцать старше меня, и я спросил отчество. Отчество его было – это я и сегодня помню – Петрович; так я и стал его называть. Каким ветром его в Москву занесло, я пока что не знал… да мне, правду сказать, и не до этого было: я все больше своих высматривал. Ну, допил я свою кружку, пошел вторую налил, и осталась у меня самая мелочь – ну и, конечно, дежурный рубль… что, думаю, делать? Ведь сейчас эту допью, десять минут будет хорошо – а потом снова скрутит. Я бы с удовольствием выпил с Петровичем, хороший, чувствовалось, старик, – да и сам он, по-моему, выпить бы не отказался… тоже по виду из малопьющих – сколько не выпьет, все мало… но дело здесь было вот в чем. Денег у меня оставалось – рваный, – это мы так рубль называли, хотя тот рваный был потяжелее, чем сегодня пятьсот; это значило, что сдвои я сейчас с Петровичем – и я остаюсь на нулях, голый Вася, причем с человеком мне по существу незнакомым; а если я вступлю этим рублем в долю со своими ребятами, то я уже всё – могу с чистой совестью стоять до конца… ну да, я вам об этом уже говорил. И вот я стою, тяну кота… хм! – и не знаю, что же мне делать. День какой-то проклятый, никого нет – правда, рано еще, может быть, добираются: это я рядом живу, одна нога здесь, другая там, – а некоторым издалека… с похмелья особенно не попрыгаешь. Швед, к примеру, в таких случаях от точки до точки ехал, с пересадками – мы его еще альпинистом называли: первый раз на Рогова сойдет, у палатки кружку пропустит, потом – у Сурена, на МПС, и уже только после этого – броском в четыре остановки к Пиночету… Сейчас, наверное, как раз у Сурена стоит, с силами собирается. Так вот, стою я, думаю – что-то там толкается в голове, – и вдруг Петрович и говорит:
