Раздался звон.
Продавщица отпрянула, и стеклянная витрина обрушилась прямо на стройные ножки моей спутницы.
Не стоило ей так энергично тыкать пальцем.
Пирожница принялась задумчиво слюнить руку.
– Не знаю, захотите ли вы есть с осколками, – сказала она.
У нее явно теплилась надежда, что да.
Франсуаз отступила назад от груды стекла. Будь я пылким влюбленным или хотя бы джентльменом, я должен был бы обнять свою спутницу и заглушить ее огорчение нежными поцелуями.
Я поспешил занять столик.
К счастью, я получил хорошее воспитание.
– Видела, как он ей врезал? – спросила вторая пирожница первую – так громко, что слышно было небось по другую сторону гор Свинфнеблингов.
Могло создаться впечатление, что сцена избиения Франсуаз развернулась прямо на глазах у любопытных кондитерш. Можно было не сомневаться, что они еще долго будут рассказывать об этом случае, каждый раз добавляя все новые и новые подробности.
– А и нечего, – ответила ее товарка таким тоном, что сразу становилось ясно ее отношение к таким эффектным красавицам вообще и к Франсуаз в частности.
– Мог бы и помочь мне, – заметила Франсуаз, плюхаясь рядом со мной.
Девушка надулась, из-под ее роскошных волос стали проглядывать маленькие острые рожки.
Упрек показался мне крайне несправедливым, поскольку все, чем Франсуаз занималась в кондитерской, – это заказывала пирожное и громила витрины. Вряд ли здесь ей требовалась моя помощь.
– Зачем, ежевичка? – сказал я. – Ты и одна успела достаточно натворить.
Франсуаз посмотрела на меня исподлобья, но в этот момент пирожница принесла заказ, и ей пришлось отложить расправу надо мной.
– С вас три динара, – сообщила официантка. – Вы что-нибудь будете, сэр?
– Конечно, – ответил я. – Я буду просто сидеть.
Каламбур оказался для нее слишком тонким и застрял где-то между ушами и мозгом. Девица застыла на пару мгновений, но потом решила не насиловать свою голову и отбыла.
Пока я обменивался с ней репликами, Франсуаз озадаченно ковырялась в своей тарелке.
– Что это? – спросила она.
Следовало понимать так, что между нами наступило краткое перемирие. Теперь было крайне необходимо следить за выражением своего лица.
– Пирожное, – ответил я. – «Радость ангела». Ты же сама его заказала.
Франсуаз зашипела, как умеют только гадюки.
– Я не дура, – отрезала она.
Это заявление требовало серьезного обоснования. Однако я не стал заострять внимания на этом.
– Что это – сверху? – спросила Франсуаз. Я набросил на себя легкую вуаль рассеянности.
