Майк внимательно, испытующе посмотрел на охотника.
— Как ваша нога?
— Боюсь, как бы не пришлось заменить ее деревяшкой. Впрочем, так будет даже романтичнее, а романтика сегодня влечет всех…
— Верный бизнес?
Великий Охотник не обиделся.
— Люди устали от бездушных каменных муравейников, забитых вонючими автомобилями, от каждодневного хождения на набившую оскомину службу, от нудных семейных обязанностей, от разоряющих инфляции, от угрозы безработицы, от преступности — от всего, что сегодня ханжески именуется «цивилизованным обществом». Их мечты не в будущем, где они не видят ничего светлого. Светлое — это их прошлое; там, в прошлом, осталось все, во что они верили наивными и чистыми детьми. И они тянутся к прошлому. Следопыт, Кожаный Чулок, Всадник без головы — добрая старая романтика, приключения в джунглях, пожары в пампасах — вот что влечет их сегодня.
— Вы будете писать о своих приключениях книги…
— Или кто-нибудь напишет обо мне, — просто ответил Рохо. — Если, конечно, судьба догадается предложить этой книге эффектный конец… Но…
Рохо деловито взглянул на часы.
— Скоро он будет здесь…
Все произошло неожиданно.
Земля вдруг вырвалась из-под ног, и Корнев полетел вперед лицом, прямо в теплую, топкую грязь тропы.
Тяжелое тело обрушилось ему на плечи, руки мгновенно оказались вывернутыми. Его обдало запахом пота и дешевых сигарет, кто-то повалил его и прижал к земле.
Единственное, что Корнев успел увидеть за какую-то долю секунды перед этим — это Мангакиса, неожиданно метнувшегося в сторону, но тут же рухнувшего, словно подкошенного, чьим-то ударом… Еще он услышал стоны позади себя, оттуда, где шли партизаны, — короткие, жуткие, оборванные.
Жесткая петля стянула кисти рук, вывернутых за спину. Веревка впилась в лодыжки, врезалась в кожу; он чуть не задохнулся — кляп заполнил весь рот, разорвал губы. На голове оказался плотный мешок.
И сразу же, беспомощного, как спеленатого младенца, его подхватили, бросили на чье-то широкое плечо и понесли — быстрым шагом, почти рысью. Он слышал тяжелое, прерывистое дыхание; ветви цеплялись за его одежду. Мыслей не было, была тьма, и пустота, и странная апатия. Но страха он не ощущал…
Наконец человек, тащивший его на плече, остановился, осторожно опустил его на землю, придерживая за пояс, поставил на ноги. Кто-то другой перерезал веревки. Корнев неуверенно пошевелил кистями и стащил с головы мешок.
Он стоял перед большим махагони, под которым догорал костер. Уже рассвело, но солнечные лучи еще не могли пробиться сквозь плотную листву, и под могучим деревом было темно. Корнев с трудом различил там фигуры двух людей. Один был высок и широкоплеч. Второй — стройный, тонкий в поясе, в форме офицера колониальной армии.
