В состоянии аффекта Зиновий не чувствовал боли. Но было бы глупо надеяться, что его тело не пострадало в результате страшного удара. На это он и не надеялся. Выберется из-под обломков, тогда уже и разберется, что к чему. А сейчас вперед – через тернии к свободе.
На пути ему попалась оторванная голова конвоира. На лице так и застыла та злая гримаса, с которой он орал на арестанта. Сам виноват, надо было вовремя выпрыгнуть из машины. Но он этого не сделал. И его напарник тоже остался в фургоне. Его тоже размазало по искореженным стенам…
Торопился Зиновий не зря. Только он выбрался из-под обломков, только скатился в какой-то овражек, как ухнул взрыв. Негромко ухнул, без воздушной волны, но пламенем занялась вся машина, вернее, то, что от нее осталось…
Зиновий осмотрелся. Вокруг – никого. Значит, никто не уцелел этой в катастрофе. Никто, кроме него… Но ему нельзя оставаться здесь. В любой момент могут появиться люди, его увидят, попытаются задержать – ведь он в одежде смертников, а такое клеймо не может не броситься в глаза…
Полосатую робу Зиновий догадался снять только возле реки. И способ нашел, как избавиться от нее – завернул в нее большой камень, завязал рукава узлами и сбросил все это хозяйство в воду. Остался в одних только трусах. Майку оставил еще и сапоги. Лето, июнь, тепло, солнечно. Трава под ногами такая мягкая – босиком бегать по ней одно удовольствие, но уж лучше в сапогах.
Трава, луговые цветы, головокружительный запах свободы… Лежать бы сейчас на этом зеленом ковре, целовать вольную землю. Но нельзя. Бежать надо. Пока никто не видит его. Людей пока вокруг не видать, но места явно не пустынные. Крыша какого-то дома виднеется вдали – потемневший от времен шифер, кирпичная труба, антенны. И не только телевизионные антенны. Похоже, в этом доме обитает хулиганствующий радиолюбитель. Хотел бы сейчас Зиновий пообщаться с ним. Но не напрямую. Через радиоэфир. Милое дело… А напрямую нельзя. Он хоть и в трусах, но на спортсмена не похож. Кости вроде бы целы, но правая щека разодрана в кровь, на груди – огромные ссадины, на животе, в боку – вообще кровоточащая рана – чем-то острым проткнуто. Неизвестно, вызовет ли его вид сострадание, но подозрительным он покажется всем наверняка! Да и не надо к людям идти. Там, где люди, есть опасность. Сторониться их нужно, держаться от них подальше… Зиновий чувствовал себя зверем, вырвавшимся на свободу. Не злым зверем, но побывавшим в неволе у злых людей. Может, потому и манили его так к себе дикие лесные дали? Жить бы где-нибудь в глуши подальше от людей! Жить и наслаждаться свободой… Пусть в тяготах и лишениях жить, но на свободе! Чтобы никаких тюремных камер, засовов и решеток, чтобы не видеть и не ощущать присутствие рядом злобных надзирателей и конвоиров! На свободу, правда, нужно еще вырваться. Зиновий остро чувствовал сгущающуюся вокруг опасность. Еще немного, и его увидят, а еще через какое-то время устроят облаву… Но пока еще не поздно. Да и в камышах неподалеку спрятана лодка. Зиновий сначала почувствовал ее, а потом уже увидел. Да, наверное, так оно и должно быть, сначала нужно предугадать событие или предмет, а потом уже убедиться в том, что предчувствие не было обманом…
