Глядя на него с безмерным сожалением, Шеппард отрицательно покачал головой. А может, это была ирония?
Грегори взглянул на свои руки: в левой он сжимал фотографии, сделанные при жизни, в правой - посмертные. И опять, как и минуту назад, когда он задавал дерзкие вопросы, что-то толкнуло его. Это было словно касание незримого перста.
– Которые… важнее? - почти беззвучно выдохнул он. Только в полной тишине этой комнаты его слова можно было разобрать.
Шеппард, поджав губы, взглянул на него, как-то устало повел рукой и подошел к выключателю. Комнату залил яркий свет, все стало обыденным и привычным. Грегори медленно засовывал фотографии в карман.
Визит близился к концу. И все-таки, хотя они теперь обсуждали конкретные детали - количество и расположение постов у моргов, патрулирование названных Сиссом городков, полномочия Грегори, между ними оставалась какая-то недосказанность. Несколько раз инспектор умолкал и выжидающе смотрел на Грегори, словно раздумывая, не вернуться ли к теме предыдущего разговора. Но так-таки ничего больше не сказал.
Нижняя половина лестницы тонула в темноте. Грегори ощупью добрался до выхода и тут услыхал, что Шеппард окликает его.
– Желаю успеха! - торжественно напутствовал его главный инспектор.
Лейтенант отпустил дверь, и ветер с грохотом захлопнул ее.
На улице сырость и холод пронизывали до костей. Лужи подернулись льдом, под ногами хрустела смерзшаяся грязь, порывы ветра несли тысячи мелких капель, превращавшихся на лету в ледяные иглы. Они впивались в лицо и с сухим шуршанием отскакивали от жесткой ткани пальто.
Грегори попытался как-то осмыслить происшедшее, но с таким же успехом он мог заняться определением формы невидимых туч, которые ветер гнал над головой. Воспоминания вечера сталкивались между собой и рассыпались на отдельные эпизоды, не связанные друг с другом ничем, кроме охватившего его чувства растерянности и пришибленности. Стены, увешанные фотографиями мертвецов, стол, заваленный раскрытыми книгами… Грегори внезапно пожалел, что не заглянул ни в одну из них, не бросил взгляда в разложенные бумаги. Ему даже в голову не пришло, что это было бы бестактно. Он чувствовал, что дошел до какой-то границы, за которой исчезает всякая определенность. Каждая деталь, каждый факт готов был раскрыть любое из бесчисленных своих возможных значений, чтобы, когда он попытается уцепиться за него, внезапно развеяться, рассыпаться. И в погоне за истиной он будет погружаться в море многозначительных подробностей, пока не утонет в нем, так ничего до конца и не поняв.
