Пасечник встретил их у забора.
– Управились, ребятушки? – суетливо спросил он. – Вот и ладно, вот и дело. Узнаю, ваше благородие, – обратился он к Борису, – давно не виделись. Кто такие, что тут искали? – обратился он к Саенко.
– Батюшка, отец родной! – слезливо заныл Саенко. – Да не знаю я ничего и не ведаю, куда шли, зачем пришли. Наше дело маленькое, солдатское, одно слово – нижний чин.
– Ну, ваше благородие, – с угрозой заговорил пасечник, и Борис с удивлением отметил, что он совсем не стар, во всяком случае, не настолько, как хочет казаться, – ну, ваше благородие, поговорим с тобой по-серьезному. Все расскажешь, как на духу, как пятки тебе прижжем! А ну, ребята, разувайте их да привязывайте вот тут, во дворе! – остервенело заорал он.
Давешний знакомец Федор толкнул Бориса так, что он полетел на землю, и мигом стянул с него сапоги. После этого он уселся рядом и скинул свои опорки.
– Эх, и хороша же кожа на сапогах офицерских! – по-детски восхитился он. – Ну, чистый хром.
Он стал натягивать сапоги, и тут экономная хохлацкая душа Саенко не выдержала:
– Да куда ж ты чурки-то свои пихаешь? – заорал он ненормальным голосом и взмахнул руками.
Борис успел заметить, что лицо у него совсем не разбито, а просто в суматохе кто-то засветил ему здоровенный синяк под левым глазом.
– Куда ж ты пихаешь? – надрывался Саенко. – Ить сапоги эти тебе размера на три меньше будут!
Хрясь! – лопнула тонкая кожа. Федор удивленно посмотрел на ноги, потом успокоился.
– Все одно, в сапогах похожу богатых, хоть день, да мой. Я страсть сапоги хорошие люблю, прямо слезой меня прошибает, как хорошие сапоги вижу.
– Сапоги – вещь хорошая, – поддакнул его товарищ. – Я в восемнадцатом в поезде ехал, потом сошли мы на станции одной. Народу много, а бабуля одна узел свой еле тащит. Я подошел. «Давайте узел, – говорю. – Помогу». Она мне узел еще и через плечо подала. Встряхнул я узел спиною, оттянуло аж до пояса. И твердо так давит. Думаю: «Никак сапоги», а спиною-то разве прощупаешь? Ну, долго ли, коротко ли, сшиб я старушечку в неглубокую канавку. Сам сел на обочине, босые мои ножки ажио ноют по сапогам. Раскинул я узел – тряпки да шляпки. И одна твердыня в мякоти – труба самоварная! Ну что ты с такой старушкой сделать должен?
– Пропали сапоги! – грустно констатировал Саенко, глядя на лопнувшие швы и корявые пальцы, вылезающие наружу.
– Вяжи их к дереву! – гнул свое пасечник.
– Э, нет, хозяин, – твердо ответил тот самый обладатель густого баса, что показался Борису главным. – Тебе спасибо за угощение, отслужили мы тебе, этих поймали, а душегубством заниматься не станем. Сам уж ты с ними управляйся, а мы пойдем. Не для того мы от войны скрываемся, чтобы людей мучить, чужую кровь проливать.
