Батумский связной - Наталья Николаевна Александрова

Борису снилось, будто дикие негры собираются изжарить его на костре и бьют в свои огромные барабаны. Этот ужасный грохот переполнял его сон, гудел жуткой болью в голове, и наконец от боли этой Борис проснулся. Однако ни грохот, ни боль не прекратились.

Борис лежал в одежде и ботинках поперек жесткой гостиничной койки, а в дверь его номера стучали какие-то люди. Голова болела невыносимо. Смутно вспоминался вчерашний вечер, невзрачный назойливый человек в неуместной черкеске… кажется, они играли… кажется, пили… Для Бориса это было странно — он никогда не играл, да и пил мало… но уж больно назойливым был вчерашний господин… И нахлынула вчера вечером жуткая тоска, так что он даже рад был случайной компании… Но пили-то ведь немного, отчего же голова так раскалывается…

Борис с тяжелым стенанием поднялся с койки, повернулся к дверям. Господи помилуй, ну что же они так стучат? Да и рань-то какая. Еще даже не рассвело!

— Откройте сию минуту! — надрывался за дверью командный дребезжащий голос. — Открывайте, не то выломаем дверь! Антонов, ломай!

Борис прошел к двери, мутным тоскливым взглядом окидывая бедную и уродливую гостиничную комнату. Железная скрипучая кровать, кривой умывальник в углу с треснутым фаянсовым тазом, хозяйская гордость — кресло с высокой резной спинкой… В кресле сидел кто-то, плохо различимый в предрассветной полутьме, — неужто вчерашний назойливый господин?

Борис откинул щеколду, и в комнату, сразу сделав ее тесной, ввалились какие-то разгоряченные и злые — видно, от раннего времени — люди: парусиновый, полотняный, с хитрыми маленькими глазками лакей — вчера Борис видел его и немалые деньги на чай дал, — двое бородатых заспанных солдат и офицер, штабс-капитан с бледным горячечным лицом и воспаленными красноватыми глазами. Сзади жался хозяин — маленький, плешивый, полуодетый. Вытащили его рано из теплой постели, и пошел он, только чтобы скандал на корню притушить. Завязки кальсон нахально выглядывали из-под края штанин, а в глазах светился давнишний, еще в семнадцатом году зажегшийся испуг.

— Что вам угодно, господа? — растерянно спросил Борис, обступленный и зажатый пришедшими.

— Что нам угодно? — с горячим ехидным возмущением переспросил офицер.

Он поднял высоко керосиновую горящую лампу и осветил человека в кресле. Это был вчерашний назойливый господин в неопрятной грязно-белой черкеске, залитой чем-то темным. Голова его была странно запрокинута, редкая козлиная бороденка вздымалась кверху, и под этой бороденкой темнела роговая рукоять кинжала.