– Как же мы их поймаем, когда у них, должно, винтовки да револьверы имеются? – опасливо заговорил Федор, чья судьба, как он утверждал, поломалась из-за бабы.
– Я научу. Вот они сейчас пойдут к тому овражку, чтобы незаметнее пройти, так вы бегите через поле, да не топайте, и в конце овражка их и встретите.
– А ну как не пойдут они до конца оврага? – зеленым было неохота уходить из теплой хаты от недопитой горилки.
– Пойдут, им больше деться некуда, в овраге-то никуда не свернешь.
Борис кубарем скатился на дно небольшого оврага и перевел дух.
– Ну вот, теперь до конца, а там и до коней близко, – радостно говорил Саенко. – И чего мы ночь возле пасеки торчали, только зад я себе отморозил. Пасечник, конечно, та еще сволочь – и нашим, и вашим, всех привечает. Но не поймать его с поличным…
Они пошли по оврагу, хлюпая сапогами по небольшому ручейку. Страшно хотелось есть. Борис на ходу ухватил горсть ягод калины, что росла в изобилии по склонам. Горечь свела скулы, есть захотелось до тошноты. Вот дно оврага потихоньку пошло вверх, и тут что-то темное и мохнатое прыгнуло сверху Борису на плечи и повалило наземь. Револьвер вытащить он не успел, шашка осталась там, где паслись кони – тяжело было ее таскать, и прятаться с ней тяжело. Человек придавил Бориса к земле, навалился сверху. Они барахтались в сырой траве. Пахнуло тяжелым духом потного, давно немытого тела, зловонным дыханием – смесью кислого табака, прогорклого лука и горилки. Борис обманным приемом обмяк вдруг нарочно, как будто сознание потерял. Тот сверху перестал давить, приподнялся на локтях и прогудел басом удивленно:
– Кажись, кончился, а я его и не трогал совсем.
Борис ногой двинул лохматому по причинному месту, тот взвыл от боли, но Бориса не отпустил, а попытался съездить ему по уху, и удачно. Кулак у лохматого был ничего себе, но, видно, отощал лохматый, будучи в зеленых, так что Борис на это ухо не оглох, просто сильно звенело. Тем не менее Борис двинул еще раз своего противника в зубы, отчасти потому, что сил не было терпеть вонючее дыхание, а потом навалились на него еще двое и скрутили поясами. Рядом Саенко сидел на земле, прижимая руки к разбитому лицу и стонал, чересчур громко, как сообразил Борис, прислушавшись.
– Ох да что же это делается! Да за что же мне такое лихо? Ведь полголовы разбили, да глаз не видит…
Зеленые повели их обратно на пасеку. Борис спотыкался, бредя по кочкам со связанными руками. Шедший сзади Федор покрикивал на него сердито: он связал Бориса веревкой, что заменяла ему пояс, так что теперь полы какой-то хламиды, коей невозможно было придумать название, распахивались и виднелось голое тело, посиневшее от холода.
