– Ого, да у тебя тут целая усадьба! – не удержался я от восторга.
– Вот этими руками корчевали тайгу-то, – сказал Сучков не без гордости.
– Как же ты лошадь сюда доставляешь?
– Лошадь?! А где ее взять?
– В артели.
– Там всего две лошади… Да и не положено в тайге огороды держать. Это же потайной промысел. Мы картошку да капусту сажаем… Удэгейцы мак выращивают.
– Зачем?
– Гашиш делают… Кто продает, кто сам курит…
– Черт знает что! Ну, мак выращивать тайно – еще понятно. А запрещать картошку?
– И картошку запрещают. Мне положено всего десять соток на усадьбе. А у меня семья, скотина… Чем кормить? Купить негде. Вот и лазаешь по тайге, корчуешь ее, и сам уродуешься, и жену уродуешь…
– В город перебирайся.
– В городе на мою зарплату не проживешь… А здесь – тайга кормит. Хорошо!
– Уродоваться из-за десяти возов картошки? Чего ж хорошего?
Сучков ощупал меня своими колючими зелеными глазами, улыбнулся.
– Чудак человек! Ты когда-нибудь охотился? Или, может, рыбу ловил? Так вот, разве измеряешь добычу по труду, который затратишь на нее? Так и здесь. Ведь это – та же добыча. В ней никому отчета не даешь, а это – главное. Ты походи по тайге, сколько в ней таких лоскутов найдешь.
– В единоличники тянутся?
– Да нет, не то. Предложи им разойтись из артели – не уйдут: тяжело будет.
– Так сказать, пережитки прошлого, – поспешил я сделать определение.
– Модный ярлык! – воскликнул Сучков. – Не то. Вот у наших удэгейцев есть любопытная шуточная пляска – «хэ-ку» называется. Весь смысл ее вот в чем. Жена вприсядку под припевку «хэ-ку, хэ-ку» гоняется за мужем – выпроваживает его в тайгу. А он отговаривается: мол, и так все есть – и рыба и мясо. Нет, ты все-таки иди, добывай… Не ровен час… Так вот и у меня совесть вроде той жены – не дает покоя.
– Старая припевка, – заметил я.
– Припевка-то старая, да смысл не стареет, – ответил Сучков и хмуро уставился в воду.
Мне хотелось спорить с Сучковым, сбить его самоуверенность, но я не находил, как возразить ему, и злился на свою беспомощность.
А лодка плыла медленно по густо заросшей травой воде. По берегам протоки стояла такая пышная растительность, что ни клочка черной землицы нигде не заметно было: все – и небо, и землю, и воду – скрыла буйная сочная зелень. Развесистые кудлатые лапы кедров, длинные перистые листья маньчжурского ореха, словно крылья огромной зеленой птицы, коричневато-синяя, крепкая, как витое арматурное железо, виноградная лоза с густыми пачками зубчатых листьев – все это лезло на глаза, тянулось в небо, отражалось в слюдяной воде, все поражало богатством, роскошью и какой-то тихой, затаенной радостью жизни. И только мы, владельцы всего этого богатства, сидели в долбленой лодочке и хмурились.
