Охота на уток - Борис Андреевич Можаев

Однажды мне сказал редактор:

– Поезжай-ка в Усингу и напиши очерк о заготовителях пробковой коры, особенно о Сучкове. Он и мастер-заготовитель, и охотник, – словом, на все руки от скуки. Заверни этак покрепче, да про психологию…

И я полетел в таежную глухомань на «кукурузнике». Первым, кого я встретил, подходя к таежному селу, был обыкновенный русский мальчик лет семи. Вся одежда его состояла из застиранных зеленых штанишек. Он стоял на опушке леса, возле дороги и сердито сопел, завязывая резинку штанов. Завязав резинку, он победно посмотрел на меня и серьезно заявил:

– Теперь не спадет.

Не удостоив меня больше ни единым взглядом, он побежал по извилистой тропинке. Однако резинка подвела, и на зеленом фоне травы засверкала белая попка.

Я подошел к нему.

– Как тебя звать?

– Вова, – ответил он, развязывая узелок резинки.

– Сколько тебе лет, Вова?

– Тринадцать, наверно. Мамка мне не говорит, а я не знаю.

Мои вопросы, очевидно, пробудили в нем интерес к моей персоне. Он оторвался от резинки и, сморщив конопатый нос, посмотрел на меня.

– А мамка мне не дает на конфеты копеечки, – испытующе сказал он.

Я дал ему несколько монет.

– А у нас живая утка есть, дикая… – поведал он, решив, очевидно, что даром деньги не берут.

– Почему же она не улетает от вас?

– А мы у нее из крыльев перья повыдергали, – ответил Вова, потом, подумав, добавил: – Ее Толька с Васькой с собой забрали.

– Куда же это?

– На Бурлит купаться. Вон туда, – махнул рукой. – Все иди, иди, потом будет трава, потом дыра большая, вот такая! Пролезешь в дыру – там их увидишь.

– А кто твой отец?

– Сучков.

– Николай Иванович?

– А га.

– Ну, тогда веди меня домой.

Я знаком был с Сучковым. Он заезжал ко мне, привозил множество таежных историй и всякий раз приглашал к себе. В его рассказах много было необычного, загадочного, и сам он казался мне существом романтичным. И вот его сынишка, деловито посапывая, ведет меня к одиноко стоящему домику возле самой протоки.

Навстречу нам бросился со звонким лаем белогрудый кобель.

– Нельзя, Тузик! Свои, – важно сказал Вова, отстраняя морду рослой собаки, приходившейся ему почти по плечи.

Из сеней вышел Сучков в распоясанной косоворотке, в сандалиях на босу ногу. Отворяя двери, он всматривался в меня, наконец улыбнулся.

– Андреич! Вот кто навестил меня в берлоге. Ну, проходи, проходи, – говорил он, пожимая мне руку и обнажая в улыбке ровные крепкие зубы.

Невысокого роста, худощавый, жилистый, заросший черной щетиной, в черной пузырившейся от ветра рубахе, он был похож скорее на таежного бродягу, чем на известного мастера-заготовителя.