- Э! Куда прешь! - вскидывался возмущенный фраер, сжимая часы покрепче. - Я раньше купил! - и умоляюще заглядывал Кате в глаза. - Девушка, две триста, а?
- Ладно, - измученно соглашалась наконец Катя. И молча, отрешенно глядела, как, заворотя полу пиджака, фраер сопя отсчитывает деньги… Зорким боковым зрением отмечала, что Слива и Пинц, разочарованно матерясь, уже растворились в толпе. Пересчитывать деньги ей не требовалось - Катя обладала поразительной способностью мгновенно оценивать по весу количество денег в пачке. Аккуратно, не торопясь, под сочувственными взглядами старухи, она заворачивала деньги в платочек, совала поглубже за пазуху и, сердечно попрощавшись, уходила.
Впрочем, отойдя шагов на двадцать, уже отчаянно орудовала локтями, пробиваясь к ларьку "Овощи и фрукты", где ее ждала рокочущая мотором, вся помятая черная "эмка".
Фраеру, между тем, не терпелось показать часы специалисту, чтоб еще кто-то, беспристрастный, оценил их и подтвердил, что покупка чертовски выгодна.
У входа на базарную площадь лепилось несколько часовых будок, где за червонец можно было получить любую консультацию. Туда и спешил фраер и через минуту уже выслушивал от нелицеприятного специалиста все сведения о чертовски выгодной покупке. Часы, конечно, неплохие, серебряные, механизм подержанный, но идут неплохо. Цена им - рублей триста, триста пятьдесят… Как вы сказали? Бриллиантовые?! - часовщик изумленно-весело оборачивался к своему напарнику: - Ты слышишь, Фима, - бриллиантовые камни! Голубчик, я таких не встречал. Фима, а ты? Вот видите, и Фима не встречал…
В смертельной ярости, как раненый гладиатор, фраер бросался назад.
- Где она?! - рычал он, наводя ужас на невинную старуху. - Где-е?! - и грозил разметать товар грошового барыги, хлам на расстеленной газетке, - побитые циферблаты, треснутые корпуса. Ему испуганно указывали направление, в котором ушла девушка.
И долго еще метался незадачливый фраер по бурным волнам толкучки, в бессилии и праведной ярости, как погибающий фрегат с обломанными снастями…
***
- Артистка! - восхищенно бросал Слива, когда Катя садилась рядом с ним на переднее сиденье. - Чиста-сливочна-масло!
- Давай, крути! - сухо отзывалась она. Ее раздражал Слива, раздражал Пинц. Непонятно - на что они сдались Семипалому, дармоеды чертовы. Разве что подкармливать от щедрот.
Катя вообще считала, что прекрасно бы справилась сама. Она да Семипалый - а больше никого и не нужно.
