– Дворцовый остров назывался Usadissa-saari. He знаю перевода. А новгородцы называли все острова архипелага «фомени», от финского «tarnminen», «дубовый». Тут было полно дубов, а в окрестных лесах они не росли. На Каменном до сих пор сохранились пятисотлетние дубы.
– Дубы. Желуди. Свинья под дубом. На островах пасли свиней. Я мимо свинок шел. Стало быть, навоз был свиной.
– Фи, мадам, что за изыскания.
– И сфинксы не только памятники египетским магическим чудесам, шаманского комплекса комплектующие детали; они - изысканные романтические монументы здешним свиньям.
Я незамедлительно ощутил себя свинопасом и сказал ей об этом.
– Тогда я буду принцесса.
– Принцесса Турандот. Я хочу сто поцелуев принцессы Турандот.
– Хватит с тебя одного.
– Конечно, хватит. Они и есть один. Всегда один. Вечный поцелуй.
– Как так? Поцелуй вечный, сами бренные?
– Пожалуй, надо перестать собирать кленовые листья, - сказал я. оторвавшись от губ ее, - и начать собирать дубовые.
– Ты собираешь кленовые листья?
– Коллекция моя из собрания Веригина: несуществующая, придуманная специально для него. Мириады осенних ли.
Мириады осенних ли, мили волн, версты ночей, шелестящие свитки шагреневых пространств.
Иногда пространство сгущалось в маленькие вещи, в мизерные предметики.
Мы склонялись над ними, изумленные, впервые увидев.
«Предметы, все детали бытия архипелага Святого Петра, обратимы, неуловимы, исполнены колдовства, играют в множества, двоятся, троятся, дробятся, сливаются, теряются, то появляясь, то исчезая. Будьте внимательны на островах архипелага; тут за каждой бирюлькой нужен глаз да глаз. Стоит вам не углядеть, перчатка превратится в солонку, ее непарная подружка станет черной мышкой и убежит; стоит вам глаза отвесть - хвать-похвать! - ни очков, ни колечка, ищи-свищи».
– Если ты будешь мне под руку смотреть, я двух слов не напишу.
– Я тебя завораживаю?
Шелест шелка.
– Ты меня отвлекаешь.
Мы отвлеклись.
– Тут только что пепельница стояла, - сказала Настасья, шаря по столику возле кровати, - куда она подевалась?
– Превратилась в песочные часы. Можешь теперь рассуждать о том, что пепел легче песка. Я тебя предупреждал: хвать-похвать! Я тебе говорил: глаз да глаз. Места волшебные. Слишком много чухонок и ижорок ингерманландских бывало на здешних берегах. Жили, были, колдовали.
– Пра-авда, - прошептала она, чиркая спичкой, узкоглазая, как никогда, - в десяти верстах от острова Таврического на побережье материка по Рижской дороге, где стояла больша-ая липа, чьи вет-ви спле-та-лись с другими де-ре-ва-ми, плясали ижорки в Иванову ночь. Смеялись, плакали, ворожили. Песни пели темные
