Темлюков записал огрызком карандаша прямо на стене: бумаги под рукой не оказалось. Растерянно поблагодарив референта, Константин Иванович положил трубку.
Звонок из ЦК поднял общую температуру. Компания веселилась вовсю. Появление Шуры вызвало новую волну энтузиазма. Присутствие в мастерской обнаженной женщины само по себе могло бы пройти незамеченным. К этому привыкли. Восторг вызвала красота модели. Художники потребовали, чтобы Темлюков вывел незнакомку и представил им. Константин Иванович отправился в ванную с простыней, поскольку женского халата не имел, а свой не знал где искать. Шура сперва упиралась и смущалась, потом все же решилась и явилась в простынях, словно греческая богиня.
– Здравствуй, Афродита!!! – закричали художники. – Знакомь нас с богиней!
Константин Иванович с небольшой емкой характеристикой представил Шуре каждого:
– Грущин. Пейзажист, прудник и русалочник.
– Сева, – протянул руку Грущин. Шура подала свою ручку лодочкой, Грущин нежно взял ее, встал на колено и, поцеловав Шуре руку, со вздохом сожаления отпустил. – Русалочка! Мечта! Костя, дашь на денек. Я как раз тут композицию затеял, да все модели не те.
– Цыпловский, – продолжал представлять гостей Темлюков, – пишет натюрморты, предпочитает битую птицу…
Цыпловский, квадратный бородач, взяв Шурину руку в свои огромные ладони, сказал:
– Кирилл. Меня тут кличут Киром, однако один не пью. А с вас писать – сказка.
– Дохлую птицу с меня будете писать? – нашлась Шура. Восхищенное внимание стольких мужчин расковало девушку. Художники оценили Шурин вопрос и ответили громким ржанием.
– Деткин, – представил Темлюков двухметрового русого великана с розовым детским лицом. – Деткин не пишет ничего. Готовит себя к шедевру, – сообщил Темлюков.
– Налей девушке выпить, – ответил Деткин басом, – пока всех оговоришь, она от жажды помрет.
Тоже мне ухажер.
Шуре подали стакан. Кто-то налил ей вина, кто-то поднес на вилке кусок подогретой на газу колбасы.
Дальше знакомство происходило по ходу. Шура запомнила не всех. Но одного молодого, бледного, молчаливого парня она приметила. Тот не проронил ни слова, кроме своего имени: Николя, – но глаз от Шуры не отвел весь вечер.
Пили за Темлюкова-победителя и за его прекрасный трофей. Все наперебой предлагали Шуре дружбу и поддержку в новой городской жизни. Наконец, условившись в конце месяца всей компанией ехать смотреть фреску, разошлись.
– Как я пришлась твоим друзьям? – спросила Шура, забираясь под одеяло.
