Мастер и Афродита - Андрей Юрьевич Анисимов

– Ща зашибу! Не погляжу, что отец! Лариса, мать твою, куда подевалась?! Как жрать, так все тут…

С грохотом отворив ногой облезлую, крашенную когда-то голубой краской калитку, Шура втащила во двор отца Гришку – тощего мужика в одном сапоге.

Сама Шура в линялом халате и рваных шлепанцах, разметав медного цвета гриву, зло вертелась по сторонам, но никого не увидела. Младшая сестра Лариса вылетела из кухни в одной комбинации, заматывая полотенцем мокрые волосы, и запричитала:

– Господи, месяц ведь не пил! Горюшко…

Вдвоем девушки пристроили мужика на скамейку.

– Скотина! Мать пьянством загубил, за нас принялся?! На-ка, выкуси! – Шура ткнула в нос отцу выразительный кукиш и оглядела сестру. – А ты почему днем в исподнем? Голову намыла?! Опять на танцульки?! Только принеси мне в подоле ублюдка, утоплю вместе с ним! Нашла где задницей вертеть!

В нашей дыре только ухажеров и искать!

– Шур, у нас там чего-нибудь не найдется? А? – икнув, спросил Гриша жалобным голосом.

Шура сорвала с головы сестры мокрое полотенце и сильно ударила отца по лицу:

– Нашлось! Вот и еще нашлось! И еще…

Лариса попробовала заступиться, но тоже получила. В соседней хате вместе со ставнями распахнулось оконце, и курносая круглолицая бабка Глафира, набрав воздуха, пискнула на все Матюхино:

– Караул! Девки родного отца убивають!!! Он вас кормил! Он вас поил!..

Шура резко обернулась:

– А ты, старая сука, чего лезешь в чужой двор?!

– Раскрыла пасть поганую, девушка называется!

Кто тебя, такую гадину, замуж возьмет? – сообщила Глафира тонким голосом.

Шура метнулась в сарай, гремя ведрами и распугивая кудахтающих кур, выскочила во двор с двуствольным охотничьим ружьем:

– Поговори мне, ведьма! Ща пристрелю!

Глафира быстро захлопнула оконце, засеменила в глубь горницы, вздохнув, перекрестилась на образа и присела на диван. На диване, застеленном вышитым, поблекшим от времени и стирок покрывалом, Глафира иногда сидела и слушала радио. Из черной дребезжащей тарелки узнавала она новости об успехах социализма и происках вредных капиталистов, живущих мечтой загубить рабоче-крестьянский союз. Иногда, притомившись, дремала под голос диктора. Ночевала Глафира в каморке, пристроенной к кухне. Горницу содержала в музейной чистоте. На двуспальную кровать с никелированными шишечками не ложилась с тех пор, как в последний год войны почтальониха Никитина подала ей страшный треугольник. Оставшись вдовой с двумя малыми детьми на руках, Глафира не успела опомниться, как стала старухой. Затыкая голодные рты сыновей, добывая тяжким бабьим трудом самое необходимое, она не заметила собственную жизнь…