Константин Иванович принял крынку, с удовольствием глотнул еще теплого, пахнущего коровьим дыханием молока и, воспользовавшись тем, что девушка отошла, быстро оделся.
Воскресенцы выгоняли из своих ворот застоявшихся за ночь коров, беззлобно их материли и сдавали в стадо пастуху, который, восседая на пегой кляче, монотонно пощелкивал кнутом и встречал каждую новую рогатую подопечную точным для ее характера эпитетом. Темлюков улыбнулся многообразию оттенков русского мата и, на ходу застегивая куртку, догнал Шуру. Дорожная пыль, прибитая росой, мягко пружинила под подошвами. В лесу, еще по-утреннему сумрачном, чирикали, попискивали и прищелкивали, радуясь новому дню, птицы. Шура в лесу сбавила шаг.
– Ненавижу по селу ходить, все пялются, а в лесу спешить некуда.
– Любишь лес? – спросил Темлюков и сам понял, что задал дурацкий вопрос. Смешно было бы такое спросить у сойки, белки или косули. Лес – это место, где они живут, а не любуются.
– Чего лес не любить? Он добрый. Грибы, орехи дает. Никогда зла не делает. Зло только одни люди делают. И лесу и друг другу.
Темлюков шел по лесной дороге и думал, какая она, Шура, разная: то по-деревенски груба и проста, то нежна и изысканна, словно леди. Рядом с ней покойно и просто. С художником девушка управляется как с непутевым ребенком, которого надо накормить, обстирать и не дать слишком баловаться. Константин Иванович вспомнил причину Шуриного отсутствия, еще раз обругал себя болваном и неожиданно взял девушку под руку. Шура поглядела на него долгим взглядом, но руку не убрала.
– Ты чего дрожишь? Замерзла? – спросил Темлюков, почувствовав легкую дрожь в ее руке.
– Туман еще не поднялся. От сырости немного зябну.
Темлюков хотел снять куртку и накрыть ею Шуру, но та неожиданно высвободилась и, крикнув «догоняй», побежала вперед. Константин Иванович припустил за ней. Бежалось по лесной дороге легко. Темлюков почувствовал себя сильным, молодым и каким-то новым. Пробежав с полкилометра, Шура остановилась:
– Теперь жарко. Иди за мной по тропинке.
Константин Иванович залюбовался, как ловко Шура раздвигает ветки орешника, переступает корни елок. Неожиданно лес расступился, и Темлюков оказался на берегу озерца. Прозрачная вода замерла, вобрав в себя и стволы берез и елей, и синь неба с розовой полосой восходящего солнца, и яркую зелень береговых травинок.
– Отвернись, я искупаюсь, – сказала Шура, и, пока Темлюков сообразил, что она хочет раздеться, девушка уже скинула косынку и платье и медленно пошла в воду. – Холодная, не боишься за мной?
