Звездное тяготение | страница 5
– Гошка, ты будешь писать мне часто-часто? Да?
Голос тихий, взволнованный, ресницы вздрагивают в ожидании; ждут и глаза Ийки – узкие орешины миндаля. Они совсем близко, на голубоватых белках отчетливо видна тонкая сеточка прожилок. А я продолжаю думать о том, что это последняя наша близость.
– Не лучше… три года не писать двух слов и грянуть вдруг как с облаков? – спрашиваю с улыбкой.
– Но ведь и в армии дают отпуск, приезжают!
– Приезжают, да не все, – обида вдруг подкатывается к груди. – И знаешь… стоим так в последний раз. Тебе не кажется?…
Глаза ее расширяются, застывают, но в следующую минуту, словно поняв наконец смысл моих слов, она закрывает лицо ладонями.
– Ты эгоист!
– Правда всегда эгоистична.
– Тебе хочется поссориться.
– Нет, но "много их еще, всяческих охотников до наших жен…" По-моему, Пушкин сказал… Или Маяковский?…
Когда перестал бренчать на гитаре Владька, когда он подошел – не заметил. За спиной раздался сухой звук гитары: Владька предупредил о своем появлении.
– Ну, дражманы, леди и джентльмены, все! – с деланным равнодушием произносит он. – Труб властные звуки слышите?
Впереди холодно сияет зеленый глаз светофора, крутым черным дымом отдувается в мутное небо паровоз, набирая пары; у вагонов с раскрытыми настежь дверями – разномастное кишащее месиво людей. С хрипотцой летят бьющие по сердцу призывные звуки трубы.
Ийка дергается, целует меня в щеку. Сую руку Владьке и чувствую – он жмет ее как-то особенно, будто радуется, что наконец уезжаю. В левой руке его появляется сигара – он ее держал, точно свечку.
– Вот, возьми, натуральная гаванская, первый сорт. Береги. Закуришь, когда одержишь достойную викторию. – Он многозначительно подмигнул, поведя наглыми глазами на Ийку. – В армии тоже не святые монахи…
Глупые, подлые намеки! Первой мыслью было – оборвать его, ляпнуть по костлявой руке, чтобы сигара полетела в грязный, мазутный песок, но тут же вспомнил – мне больше всего хотелось уколоть Ийку, и сказал:
– Ладно, давай. Условия приняты.
Заталкиваю сигару механически в карман, бросаюсь к вагонам.
– Муж мой, Сын Неба, прощай! – с дурашливой трагичностью кричит вслед Владька.
Неужели все слышал? Оборачиваюсь, на ходу не очень громко, но с выражением и истинным наслаждением бросаю:
– Подлец!
Он не обиделся, с улыбкой замотал головой на длинной шее, свободно болтающейся в толстом валике свитера.
Вскакиваю в свой вагон, и он тут же дергается с железным скрежетом. Меня подхватывают, втягивают десятки рук. Там, за пестрой толпой провожающих, успеваю заметить машущих мне Ийку и Владьку.