– Так иди.
Он уставился на меня сверху вниз. Единственный видимый глаз моргнул.
– Что?
– Хочешь сделать что-то? Зачем говоришь? Иди и делай.
Он молчал, разглядывая меня. Силуэты заклинаний плясали вокруг тела.
– Хочешь сказать, пока еще между мной и городом ты?
Я ничего не ответил, и он прыгнул.
Отступить я не успел, и его ступни ударили меня в плечи. Ноги подкосились – заметив, как изогнулись маслянистые пряди, соединявшие эльфа с сундуком, я затылком грохнулся на доски пристани. Макинтош покачнулся, но устоял. Он нагнулся, медленно занося руку с клинком.
– Джанки Дэви, тебя хочу убить не магией, а хладным железом.
Эльф замахнулся, лучи солнца очертили его фигуру. Бешеная пляска силуэтов переместилась вниз и почти скрыла его от меня. Теперь я видел лишь расширенный желтый зрачок с пятнами рубинового тритона по краям, тельце жабы, когтями пронзившей бровь над вторым глазом, и тонкие косточки, торчащие изо лба. Клинок начал опускаться, я вскинул левую руку, в заледеневших пальцах которой все еще была зажата глиняная печать, и приказал:
– Сделай свое дело!
Глиняный кувшинчик – лишь принадлежность заклинаний класса «джинн», необходимая форма. Даже у этой новой Червоточины с расширенными на один, четвертый, пункт возможностями, материальной привязкой была печать.
3
Кажется, заклинание не поняло, чего на этот раз от него хотят. Оно выплеснулось из печати и вонзилось в эльфа – но там отсутствовала защита, которую оно могло бы сломать. Я увидел, как стремительно извиваются покрытые темными крапинками тела, мелькают головы, как разеваются пасти и кусают косточки на его лбу, впиваются в торфяную жабу на лице, в ожерелье из клыков. Оно ведь было квазиразумным и заскучало по свободе, ожидая последнего приказа.
Клинок вонзился в доски у моего уха, эльф отшатнулся, но я уже согнутыми заледеневшими пальцами, как крюками, зацепился за его плечо. С неожиданной силой он приподнял меня, почти поставил на ноги. Продолжая удерживать Макинтоша, я откинулся всем телом назад, резко наклонился и ударил его лбом в лоб. Тонкие косточки затрещали, входя глубже в его череп, ломаясь. Я отпустил эльфа, и он, семеня полусогнутыми ногами, боком пошел наискось от меня. На лице Атласа было написано недоумение. Червоточина продолжала буйствовать, неспособная уразуметь, с чем она столкнулась на этот раз и что ей с этим делать. В вихре оружейных аналогов сновали ее плоские головы, и я видел, как расстраиваются заклинания, как картины одна за другой сменяют друг друга: город с лепестками огня, но пламя съеживается, исчезая со стен и крыш домов, корабли всплывают, выныривая из моря, как киты, встают на ноги горящие фигуры…
