В такие грустные дни я отправлялась в гости к рыбе – луне.
Она тоже была не такая, как все. Вся такая несуразная, она медленно стукалась о стеклянные стенки шара, ни о чем не думая, ничего не понимая.
Совсем как я.
В моей жизни мне тоже некуда было спешить, но я – как и она – то и дело натыкалась на невидимые стены.
Я приходила к рыбе-луне и часами стояла у ее шара в полном одиночестве. Все всегда происходило одинаково: попав в океанариум, я быстро обходила все павильоны, вполглаза смотрела на всяких там морских котиков и морских ежей и под конец оказывалась у шара с рыбой – луной, где и застывала в немом блаженстве, глядя на ее неспешные передвижения. Из оцепенения меня обычно выводил служащий. «Океанариум закрывается, – говорил он. – Просьба покинуть помещение». Я вздрагивала и зарекалась на будущее, но из раза в раз повторялось одно и тоже.
Когда мы пришли сюда с Рюичиро, я обнаружила, что ничего не изменилось. Все было таким знакомым… Странно, что никогда раньше мысль о том, что я могу оказаться у этого стеклянного шара (через который теперь струились по-летнему теплые солнечные лучи) вдвоем с Рюичиро, не приходила мне в голову.
Рыба-луна плавно рассекала воду белым телом. Она совсем не изменилась. Не изменились и ее медлительные движения. Но мне вдруг показалось, что в ней поубавилось равнодушия к собственной жизни. Она выглядела более спокойной и даже какой-то повеселевшей.
Это я. Это я изменилась!
Раньше я смотрела на мир из-за стеклянной перегородки, и все во мне сжималось от страха. Но теперь все по-другому. Зима закончилась.
– Какая несуразная рыбина, – сказал Рюичиро. – Но смотреть на нее можно бесконечно.
– Это точно.
Я рассказала ему о своих одиноких визитах к рыбе-луне.
– Это секрет твоего возвращения к жизни. Белый и круглый, – улыбнулся Рюичиро.
Он иногда такое скажет, даже не знаешь, что и думать.
Время было таким же медлительным, как рыба-луна. Оно текло вокруг нас, пока мы стояли, заливаемые сверху солнцем сквозь стеклянные стенки шара. Мне было так спокойно рядом с Рюичиро. Он тоже был не такой, как все, но для меня в нем не было ничего непонятного. Я знала, кто он и откуда он пришел. И если бы он вдруг убил кого-нибудь, пусть даже очень близкого для меня человека, в конце концов, я могла бы понять и это. Понять и простить. Но не головой – в моих чувствах не было ничего рационального, они просто отражали воздух и время, которые сгустились вокруг нас.
Интересно, а что чувствовала Маю?
