Аввакум ответил:
«Запись чудесная, текст наводит на серьезные размышления. 07 пронюхал про оборудование. Его рассуждения о Таити и Самоа — камуфляж. Не спуская глаз следите за его лодочными прогулками, усильте наблюдение!»
Василев обиделся:
«Почему вы так беспокоитесь, ведь 07 — моя задача! Вы, пожалуйста, заботьтесь о профессоре и вилле».
В последующие дни все шло своим чередом.
Придя домой, Аввакум садился читать либо рисовал фасады домов: тех, что были рядом с ним, — с натуры, а тех, мимо которых проходил, — по памяти, зарисовывал детали оград. Подозвав Маркова, он спрашивал:
— Это откуда?
Если ответ был верным — он угощал его конфетами, а если нет — делал строгое лицо и с видом учителя, недовольного своим учеником, отправлял его «искать»…
Карандашные наброски и этюды были «арифметикой», но подчас он задавал и «алгебраические» задачи — на наблюдательность.
Он уходил к себе в комнату и через минуту снова появлялся:
— Марков, что изменилось в моей одежде? Считаю до десяти.
— Вы вложили в карман пиджака белый плато чек, — отвечал Марков в интервале между пятью и. шестью.
Аввакум кивком головы указывал на коробку с конфетами.
— Прошу!
Марков с удовольствием угощался, но сам Аввакум не притрагивался к конфетам — к сладостям он был равнодушен. Затем он снова уходил к себе и опять появлялся.
— Марков, что изменилось в моей внешности? Считаю до пяти.
Он считал до пяти, потом начинал счет заново — давал ученику возможность явиться на «переэкзаменовку».
Вконец смущенный, Марков молчал.
Аввакум вздыхал с горестным видом.
— Ну-ка, взгляни сюда, — указывал он на плато чек. — Прежде он был сложен прямо и находился в горизонтальном положении, а сейчас над изгибом выглядывают два уголка… Ведь это же так бросается в глава, разве можно не заметить?..
Порой, когда его одолевала скука из-за этой «сидячей» жизни, он забирался в область «высшей математики» наблюдательности.
— Марков, какую новую особенность ты замечаешь в моей одежде? — спрашивал он. — Можешь смотреть сколько угодно, регламента я не устанавливаю.
По истечении нескольких минут Марков растерянно разводил руками. У бедняги был такой несчастный вид: он явно рисковал попасть во «второгодники».
— В конце концов я могу рассердиться, — говорил Аввакум, хотя голос его оставался все таким же мягким и спокойным. — Последнее время ты становишься все более рассеянным, друг мой, уж не Наталья ли Николаева этому причина?
Марков покраснел. До сих пор с секретарем профессора Трофимова он обменялся лишь несколькими словами, притом по совсем незначительному поводу. Однако покраснел он до корней волос.
