– Если так – прекрасно, – сказал Смоллвуд. Он протянул руку. – Смотрите же, я поручаю вам Бичера – чтобы все было хорошо. – Он все так же коротко и с опаской пожал громадную лапу шерифа и быстро отнял руку.
– Я его и пальцем не трону, – горячо сказал Токхью. – Вы этого негра не узнаете.
Смоллвуд взял палитру и отвернулся.
– Ну, будьте здоровы, – бодро сказал Токхью и за шагал вниз по ступенькам.
Смоллвуд стоял перед своей картиной. Он прислушивался к стуку тяжелых башмаков шерифа. Потом услышал, как тронулась машина. Старый мотор ревел и отфыркивался, автомобиль, шурша шинами, промчался по дороге. Смоллвуд повернул голову. Бичера не было видно. Вероятно, его посадили в ногах. Он вздохнул. Вот история! Но что можно было сделать? По крайней мере он поступил честно. Кто из плантаторов стал бы извиняться перед негром?
Он опять вздохнул. Да, жизнь жестока. Она придавливает, точно колесом. И ты сам становишься жестоким.
Старый мотор гудел, шины ровно напевали, скользя по укатанной дороге. Люди в машине сидели молча. Чарли Рентль старательно правил. Гаррисон Таун откинулся на спинку сиденья, пожевывая окурок потухшей сигары. Токхью передал Гаррисону распоряжения Смоллвуда, но понятой не собирался брать на себя расправу над Бичером. Много существует способов научить негра уму-разуму, а Таун малый не глупый; но во всем слушается шерифа. Понятой улыбнулся своим мыслям. В школе он не особенно блистал, но политика дело другое. В политике он разбирается неплохо. Надо только знать, где кусок пожирнее и держаться к нему ближе… Он уселся поудобнее, дожидаясь, когда хозяин окликнет его.
Шериф Токхью сидел прямой, как палка, вцепившись своей огромной волосатой ручищей в борг машины. Челюсти его были стиснуты, на щеке подрагивал мускул. Он никак не мог оправиться от испуга! Слова Смоллвуда, в которых таилась угроза его благополучию, потрясли шерифа – «вы утомились на своей работе, мистер Токхью?» – Он знает этого Смоллвуда! Ему знакома эта мягкая, дружеская повадка, с которой тот способен уничтожить человека – барская, мертвящая вежливость… мягко стелет: «Очень жаль, мистер Токхью, очень жаль!» – точно у него сердце разрывается от жалости. Господи-боже! Да это просто невозможно! Пробыть шерифом десять лет и теперь ждать, что эта вошь прикончит его одним словом! Где же справедливость?… О господи! Токхью представил себе, как он будет опять корпеть над хлопком. Нет, это просто немыслимо! Смоллвуд не может сыграть с ним такую штуку. Не подлец же он на самом деле. Конечно, нет.
