Такова жизнь - Альберт Мальц

Летнее луизианское солнце красным пятном стояло в мглистом небе. Тем троим, что ехали в открытой машине, оно казалось факелом, подвешенным на расстоянии фута от их головы. Двое из них развалились на заднем сиденьи, сняв пиджаки, повязав шею мокрыми от пота носовыми платками; рты у них были открыты, точно у рыбы, вынутой из воды. Третий, сгорбившись, сидел за рулем; он обвязал себе лоб цветной косынкой, чтобы соленые капли пота не стекали в глаза. Эти трое мужчин были – шериф и двое понятых. Они выехали произвести арест – во всяком случае, таковы были их предположения. Двадцать шесть миль по песчаной дороге пришлось проделать только потому, что Эвери Смоллвуд вызвал их по телефону. Он сказал: – Мистер Токхью, захватите с собой, пожалуйста, двух понятых, – и мистер Токхью захватил с собой двух понятых. Кроме этого им ничего не было известно.

Миновав тянувшиеся до самого горизонта ровные поля, засеянные высоко поднявшимся хлопком, миновав последнюю кучку ветхих лачуг – жилищ негров-издольщиков, – они выехали на великолепный участок, где стоял дом Смоллвуда.

После долгой езды по раскаленному песку дом, зеленая трава и высокие тенистые деревья вдоль дороги – кипарисы, смоковницы и громадные плакучие ивы с густой, как водоросли, листвой – показались истомившимся в открытой машине людям настоящим оазисом среди пышущей жаром пустыни. Шофер, тощий, веснущатый, почтенный на вид юноша в железных очках и с красной косынкой на лбу, глубоко вздохнул, набрав в лёгкие воздух, в котором вдруг почувствовались свежесть и влага. Понятой постарше, с бычьей шеей, лежавший сзади, приподнялся с кряхтением и сощурил свои черные, как смоль, красивые глаза, точно проснувшийся ребёнок. На его ребячьем, пухлом, тупом лице появилось простодушно-удивленнее выражение, словно он в первый раз в жизни увидел такое красивое место. И третий пассажир, шериф Токхью, потянулся всем своим телом – огромным и угловатым, принял более удобное положение и медленно поднял голову, напоминая собой какую-то неведомую колючую рыбу, всплывшую из морских глубин.

До бетонированной дороги, сворачивавшей к дому Смоллвуда, оставалось еще несколько ярдов. Шериф Токхью наклонился вперёд и ткнул молодого шофера в плечо своим костлявым пальцем. – Остановись-ка, Чарли, – сказал он.

Машина остановилась в тени разросшейся ивы. – Обождём здесь минутку, – сказал шериф. Голос у него был сиплый, пропитой, он цедил слова сквозь уголок рта, сжав свои тонкие губы, словно ему не хотелось зря тратить силы.