Примолкшие, боги наблюдают, рассеянно, за самой древней в этом мире игрою: воды и камня. И светится вино в чаше Тессия.
– Я вспомнил эту историю, Селий, – говорит он, – и… знаешь, пока рассказывал я ее тебе… понял, кажется, какая тут возникает Сила. Да и на что она у людей растрачивается!
Особенно большая волна разбивается в этот миг о ступени.
– Понял, – соглашается Селий.
– И ты созрел для следующего шага, – продолжает летучий бог, выдержав подобающее молчание. – И быстро же научаешься ты ходить, младенец! Когда осознаётся тщета блуждания в лабиринте страстей – ненависти, ревности, зависти… – это значит: приходит время услышать песню о более достойном приложении Силы. Песню о Лабиринте.
ПЕСНЯ
И Селий поднимается со скамьи. Он делает рукою знак «жди», после чего скрывается в отверстии грота и вскоре появляется вновь, но уже с кифарой. Становится на ступенях…
Тессию кажется, что перед ним иной бог, как будто и не знакомый – настолько преображено лицо Селия. Но это не огонь вдохновения. А это нечто иное: это – какой-то особенный внутренний тихий свет.
Летучий смотрит за горизонт, за линию, где соприкоснулись пространства неба и моря. И словно б непроизвольно, словно бы пребывая в рассеянности – перебирает струны…
Сначала он при этом не произносит ни единого слова. И лишь через какое-то время – тихо, ни сколько не интонируя, но как-то неправдоподобно отчетливо – напевает…
И Тессий не один раз потом будет пытаться вспомнить эту песню о Лабиринте. И постоянно какая-то часть ее будет вспоминаться ему, а какая-то – нет.
Возможно, это потому что он скорее видел тогда, чем слышал, о чем ему и морю пел Селий. А с виденным оно так: попробуй помнить во всех деталях и что-нибудь обязательно ускользает. Но впечатление от увиденного сильное, нежели от услышанного. И много более цельное…
Песня о Лабиринте – неповторима. Ни в точности, то есть так, чтобы сохранялись рифма ее и ритм; ни даже и приблизительно, чтобы удерживалась хотя бы полнота ее философского содержания… Сам Селий не сумел бы, наверное, воспроизвести эту песню свою еще один раз. Едва ли осенит на земле и вновь это вдохновенье высот, которых причащается бог лишь в небе!
Воспоминание же Тессия о сей песне, хотя бы более-менее удовлетворяющее его, останется, насколько ему возможно быть выраженным словами, следующее.
И отражается в слове смысл, и множатся отражения.
Они лучатся наподобие света и они текут, как река.
