– Эпохально! – вдохновенно прокомментировал студент Барашков. – Надеюсь, как лучше разрушать, господин подполковник тоже знает? Мне бы чуток на минера поучиться.
– Знает, и более чем, – довольно улыбнулся ротмистр. – Поучитесь. Эх, птенцы гнезда!… Где же наша слава…
«В дни первой большевистской оккупации тюрьмы Новочеркасска были так переполнены, что не могли уже вмещать новых арестованных, и потому большевики время от времени разгружали их, выводя офицеров и расстреливая их вблизи места заключения. Никак нельзя было найти ни объяснения, ни оправдания зверского отношения большевиков даже к раненым офицерам и партизанам. Последних часто выволакивали на улицу пьяные солдаты и здесь же приканчивали. Иногда случались эпизоды, которые не выдумать ни одному романисту, как бы ни была велика его фантазия. Например: из больницы Общества Донских врачей на носилках выносят раненых и складывают на подводы, чтобы вывезти за город и там расстрелять. Мимо проходит дама. Она умоляет красногвардейцев пощадить раненых. Красные нагло предлагают ей выкуп: „Выкупите их у нас. По двести рублей за каждого”,– говорят они. Дама поспешно роется в сумке и находит только 400 рублей, а обреченных 40 человек. Как быть?
„Очень просто, – кричит красногвардеец, – выбирай любых двух! ”»
Из дневников очевидца
И студент Барашков, и старый казак Фома Егорыч как в воду глядели. «Дополнительные сведения» о районе Зимовников оказались вполне отрицательными, поэтому было принято решение двигаться на Кубань. В станице Мечетинской Корнилов вызвал всех командиров отдельных частей и, как всегда сухо, изложил мотивы и указал новое направление. Но взор его испытующе и с некоторым беспокойством следил за лицами донских партизан. Пойдут ли с Дона?
Партизаны явно опечалились таким поворотом. Но выбор они уже сделали: отряды идут с Корниловым.
Походному атаману Попову было предложено присоединиться к Добровольческой армии. Через три дня он ответил отказом. Попов объяснял, что, считаясь с настроением своих войск и начальников, он не может покинуть родной Дон и будет в его степях выжидать пробуждения казачества. Но всем и так стало ясно: честолюбие или что-то еще удержало Походного от подчинения Корнилову.
Казаки станицы Аксайской, вести о крайнем недовольстве коих действиями большевиков достигли Ольгинской, и впрямь одними декларациями не ограничились. Последней каплей, видимо, стал проход через станицу конного латышского отряда, молниеносно устроившего реквизицию провианта, оружия и кое-каких ценностей на нескольких улицах.
