Подходя к своей «тринадцатой», Демин еще издали увидел, что экипаж его по горло занят работой. Заморин и Рамазанов заделывали в плоскостях небольшие зенитные пробоины. Зарема набивала патронами пулеметные ленты. Один только Пчелинцев сидел на деревянной скамейке и, отвернувшись, что-то писал. Демин приблизился к нему неслышными шагами и остановился метрах в двух. Стрелок так был поглощен своим занятием, что не обратил на него никакого внимания. На коленях у Пчелинцева лежала раскрытая толстая тетрадь. Синий химический карандаш быстро скользил по линованному листу, оставляя косые крупные строки. Иногда карандаш останавливался, с остервенением зачеркивал написанное, и, когда случались подобные заминки, Пчелинцев недовольно сжимал губы, хмурился, тер переносицу. Зато, когда карандаш бежал быстро, лицо стрелка оживлялось, губы, покрытые мягким мальчишеским пушком, шептали слова, то самые, что ложились на бумагу.
«Интересный парень, – подумал в эти минуты Демин, – но что я знаю о нем? Вот летаем на одной машине, делим обиды и радости. Вместе продираемся к цели сквозь зенитный огонь и отбиваемся от «мессеров», но если разобраться, то я ровным счетом ничего о нем не знаю. Кроме анкетных данных: когда родился, сколько лет, какое образование. Где кончал школу воздушных стрелков, год вступления в комсомол. Вот и все. Да еще, что в бою не теряется и коленки не дрожат, когда из кабины вылезает после посадки. Что еще – любит Зарему Магомедову. Впрочем, это уже сверх анкеты. А вот о чем он думает, к какой цели стремится в жизни – разве это я знаю!.. Слишком сложная конструкция человек, чтобы так просто можно было проникнуть в его мысли… Он и сам себя не всегда понимает. Взять хотя бы меня и Зару. Люблю я ее или нет?»
Демин шумно вздохнул и сразу почувствовал, что выдал свое присутствие. Пчелинцев медленно обернулся, смерил его каким-то рассеянным взглядом.
– Это вы, товарищ командир, – произнес он без всякой интонации. У него было спокойное и усталое лицо.
Демин осторожно присел на краешек скамейки.
– Я не помешал?
– Да нет, – протянул сержант.
– Что это вы делаете?
Пчелинцев пожал плечами и отодвинулся на край скамейки, освобождая для командира побольше места.
– Так, записи всякие, – уклончиво ответил оп.
– Надеюсь, не дневник?
– А если и дневник? – неприязненно спросил Пчелинцев и чуть ли не в упор посмотрел в глаза командиру, – Вы не одобряете?
– Да нет, – засмеялся Демин. – Просто лишний раз хотел предупредить вас. Вы же не кадровый военный и можете не знать, что в дневнике нельзя указывать места дислокации, писать о потерях, материальной части. Фамилии командиров также под запретом.
