Ты звени, штурмовик,
Ты лети, штурмовик,
К твоему я напеву привык.
Твой напев для меня -
Это сила огня,
Для врага это «черная смерть».
От зениток спасет меня наша броня,
А фашисту придется гореть.
Когда песня кончилась, Пчелинцев с победоносным видом устремил взгляд на лейтенанта, а Демин побелевшими губами произнес:
– Это… это вы что?
– Спели вашу песню, товарищ командир, – улыбчиво ответил Пчелинцев.
– А откуда, откуда вы взяли, что она моя?
– Мы нашли листок, – пробасил «папаша» Заморин.
– А на нем вашей рукой были написаны эти слова, – весело прибавила девушка, – целых четыре куплета. И нам они очень понравились.
Сумерки сгущались, и она не могла видеть лицо Демина, стоявшего в пяти-шести шагах от них. Им всем казалось, что командир экипажа обрадован ловким сюрпризом. Они и представить не могли, что в эти мгновения летчик сгорал от стыда, чувствовал себя безжалостно раздетым и выставленным напоказ. Люди по-разному переживают авторство. Одни гордятся, ожидая похвал и не задумываясь над тем, насколько ими сочиненное совершенно, другие стыдятся, остро ощущая вето слабость случайно вырвавшегося на свет. Демин явно относился ко второй категории.
– Я не писал этого, – сказал он грубо, – и вообще я ничего не пишу. Откуда вы взяли?
– А кто же еще, товарищ командир? – улыбнулся стрелок.
– Пушкин, – со злостью выговорил летчик. – Пушкин, вот кто.
Ссылка на Пушкина окончательно всех развеселила.
– Ах, якши! – завопил моторист Рамазанов. – Наш командир, как сам Пушкин, стихи пишет. Ах, якши!
Пчелинцев подошел к лейтенанту, с благодарностью в голосе сказал:
– Пушкин писал чуть-чуть получше, товарищ лейтенант, вы не обижайтесь. Только о летчиках-штурмовиках вы в этой песне сказали очень тепло.
– Да какая это песня, – отмахнулся с озлоблением Демин, но Пчелинцев настойчиво перебил:
– Нет, не протестуйте. Если четыре человека спели, значит, песня. И вообще, вы знаете, – прибавил он, потупившись, – как хотите, так и понимайте, но я теперь совсем другими глазами смотрю на вас, товарищ лейтенант. Ей-богу, совсем другими, – прибавил он весело, по это нисколько не смягчило Демина.
– Песни меня сейчас не интересуют, – заявил он сурово. – Завтра у нас, сержант, тяжелый полет. Переправу надо взорвать.
– И взорвем! – бесшабашно воскликнул Пчелинцев. – Чтобы мы да не взорвали! Взорвем на горе врагам, на радость потомкам, товарищ командир.
– Взорвем, Пчелинцев, – повеселел и Демин.
* * *
Но переправу они не взорвали. Ее взорвал лейтенант Рубахин, шедший сзади. Случилось так, что командир звена Чичико Белашвили неточно вышел на цель и сбросил бомбы с большим недолетом. Демин, бомбивший по его команде, отлично видел, что кромка крыла еще далека от цели. Надо было бы подождать, но гортанный голос грузина повелительно прогремел в наушниках.
