– Вид у тебя неважный, – сказала Мэри. – Для меня это шок.
– Ты такое видывала и раньше. – Мы с Кении дружили. Мы познакомились на панели.
– А я и не знала.
– Иногда он носил красные платья и сандалии из крокодиловой кожи. – Вспомнив об этом, она хохотнула. – И, приодевшись в женское платье, называл себя Гарриэт Ларю. Он так и не мог для себя понять, кем был. – Она слегка нахмурилась. На лице у нее можно было прочитать любую мысль и малейшую эмоцию. – Мужчины и женщины, мальчики и девочки, собаки и кошки, – он любил все и вся просто потому, что ему хотелось, чтобы все его тоже любили.
Каждый норовит приписать свои слабости и пороки другому, подумала Мэри. И у всех имеются на то причины. И слишком большая потребность в любви И способность любить – первая среди таковых.
– Эта-то неразборчивая любовь его и сгубила, – сказала Мэри, сказала круто и прямо, не выказывая осуждения, а всего лишь констатируя факт. Такими сентиментальными песенками она была сыта по горло. – Надо бы тебе отправиться домой.
Свистун блаженно ухмылялся с закрытыми глазами, а ветер сквозь раскрытую дверь доносил запах далеких соленых морей и экзотических цветов, благоухающих на их берегах.
– В дверь пахнуло ветром семидесятых, – по-прежнему не открывая глаз, сказал Свистун.
– Нет, то Майк Риальто в зеленом больничном халате с чужого плеча, – возразил Боско.
Свистун живо раскрыл глаза. Риальто уже подсел к столику.
– А мне плеснете? – спросил Риальто, жадно посмотрев на кофейник.
Боско придвинул к нему собственную чашку, к которой не успел прикоснуться.
– Похоже, тебе это нужно.
Риальто обеими руками схватил чашку и выпил ее залпом. Кофе был черен и обжигающе горяч, но он этого даже не заметил.
– Это благодеяние. Я никогда не забуду об этом, – сказал Риальто.
– Я не особенно любопытствую, – начал Свистун, – но даже это рубище представляет собой существенный шаг вперед по сравнению с тем, что ты носишь обычно. Хотя фасон, должен признать, несколько неожиданен.
– Я только что из лос-анджелесского хосписа, где умер человек, предварительно захаркав мне кровью все лицо.
– Ну-ка, еще раз, – сказал Боско.
Он сидел рядом со Свистуном напротив от испуганного и обливающегося потом Майка Риальто.
– Выхаркнул мне, говорю, в лицо предсмертную кровь.
Свистун и Боско сочувственно поморгали.
– Но и это еще не самое худшее, – сказал Риальто.
– А что же тогда самое худшее?
– Этот несчастный сукин сын умер от СПИДа. Свистун и Боско отпрянули на какой-то дюйм, словно сам звук этого слова напугал их.
